Разгромив ширяевское хозяйство, мужики бросились искать барыню. Нет барыни. Исчезла Олимпиада Мелакиевна. Поругались мужики, махнули рукой.
А барыня спряталась в индюшатнике.
В этот вечер, как и обычно, дед Сашка направился к мельнице. «Оно, пожалуй, можно уже и не охранять, – рассуждал старик. Однако многолетняя привычка взяла свое. – Пойду посмотрю. Как же оно теперь, интересно, будет с мельницей?»
Подошел дед к мельничному подворью. Тишина. Стоит мельница. Стоит индюшатник. Журчит, пенится от весеннего раздолья в стороне река Голодайка. Застыл, словно войска на параде, за индюшатником лес.
Прошел старик по подворью раз, два, подошел к индюшатнику, смотрит: скоба не задернута. Подивился. Задернул скобу. Только задернул – слышит за дверью шорох и человеческий голос. Даже показалось старику, что имя свое услышал.
Дед попятился. Решил, что ослышался. Вытянул шею. И вдруг в дверь индюшатника послышался стук. Старик замер. Стук повторился: снова в дверь, потом в маленькое оконце.
Дед Сашка затрясся от неожиданности и набежавшего страха. Метнулся туда-сюда, потом, подхватив полы армяка, что было сил бросился назад в деревню.
– Нечистая сила! – закричал он с порога, влетая в избу к мельнику Полубоярову. – Леший, леший! – и закрестился.
– Что ты, какой леший, где леший? – набросился Полубояров.
– Ей-ей, леший. Не сойти с места. Стою я у мельницы, – рассказывал трясущийся дед Сашка, – а он из лесу – и в индюшатник. А потом как закричит, как замычит! Леший, вот крест, леший.
Полубояров переглянулся с женой. На всякий случай та, так же как и дед Сашка, перекрестилась. Потом Полубояров поднялся, потянулся за шубой.
– Пошли, – сказал старику.
Однако дед Сашка оробел, уперся. Тогда Полубояров достал из чулана берданку.
– Пошли, – повторил. – Не бойся.
Вышли. Подходили к мельнице осторожно, крадучись. Дед Сашка все норовил стать за широкую спину Полубоярова и не переставал шептать какую-то молитву.
Рядом с индюшатником затаились. Кругом тихо, и в индюшатнике никакого движения.
– Ну, где твой леший? – усмехнулся мельник.
– Был, ей-ей был.
И вдруг в дверь кто-то застучал. Послышалось что-то вроде не то плача, не то стона. Дед Сашка подхватил края зипуна – и в сторону. И Полубояров, видать, оробел – тоже отступил. Стук повторился, дребезжащий, снова в дверь и, как тогда, в первый раз, опять в маленькое оконце.