Пять дней полк Громолысова с боями продвигался на запад. Места начались всхолмленные, с крутыми подъемами и резкими спусками, с бесчисленными ручьями и речками, с дорогами извилистыми и на редкость пыльными. Шли с холма на холм, словно взбирались на гребни гигантских волн, и Лёшке казалось, что стрельбе и походу конца не будет.
В первых же боях полк потерял треть своего состава. Не стало Зуева, не стало Кривокорытова, при переправе через реку Золотую Липу убило ефрейтора Бабушкина, у села Толстобабы ранило Пенкина.
На пятый день, поднявшись с походной кухней на очередной холм, Лёшка наконец увидел широкую долину, блестящий изгиб реки и на правом, высоком ее берегу город.
– Галич! – произнес Пятихатка.
Немцы встретили русских ураганным огнем. Наступление приостановилось. Дождавшись ночи, солдаты спустились в низину и окопались. А на рассвете Пятихатка запряг мерина и поехал кормить солдат. Лёшка тоже хотел было ехать. Однако кашевар мальчика не взял, наказал никуда не бегать, лежать за бугром и ждать его возвращения.
Пятихатка уехал, а вскоре Лёшка услышал одиночный пушечный выстрел. Мальчик влетел на бугор и увидел внизу холма, верстах в двух от Днестра, перевернутую вверх колесами походную кухню, а чуть в стороне отброшенного взрывной волной мерина.
Ноги не успевали нести Лёшкино тело. Несколько раз он падал, поднимался и бежал снова. Пятихатка валялся около разбитой кухни, уткнувшись головой в жидкое месиво разлившейся каши. «А-а-а-а!» – тихо и протяжно стонал солдат.
– Дядя Аким! – закричал Лёшка. – Дядя Аким!
Пятихатка посмотрел на мальчика мутными, неподвижными глазами.
– Сынок, ты? А, сынок, – проговорил и застонал снова. – Пить, пить, – расслышал мальчик.
Когда Лёшка напоил Пятихатку, тот чуть отошел.
– Сынок, что же это? А? Никак, смерть. До братьев, значит. – И вдруг замолчал.
– Дядя Аким! Дядя Аким!..
Пятихатка лежал запрокинув голову.
Снова бабахнул снаряд. Один, второй, третий. Слева от Лёшки, а потом справа взлетела земля. Едким дымом заволокло поле.
– Дядя Аким! – тормошил Лёшка солдата. – Дядя Аким! Пятихатка не отвечал. В небо смотрели знакомые солдатские глаза, смотрели, но уже ничего не видели.