И о том, что Пашины одноклассники лучше него, например, тот же Климов…
Я говорила чёрт знает о чём и, кажется, хватила лишнего насчёт Паши, так что Нина
Стала догадываться о моей симпатии к нему. Я начала быстро заметать следы подозрения
И в заключение, для того чтобы ещё больше опорочить его, сказала —«Да с ним рядом ходить противно! Посмотри, какая у него походка!» – и показала, как он ходит, после чего Нина упала на пол и заржала так, что пришёл сосед и напомнил нам, что вокруг люди,
И, если потребуется помощь, то пусть мы его позовём.
После всего она сказала, что не хочет менять своего мнения о нём, – такого, какое у неё сложилось в художественной школе. В душу мою закралось подозрение. (Чувство моё к нему угасло, но не слишком.) Мы болтали ещё о многом. Я говорила о том, какой я поганый человек, потом мы говорили друг о друге, а в половине первого легли спать.
Я проснулась в шесть утра. Сама. Без будильника.
После завтрака мы немного ждали автобус. Мама сказала: «Пойдите пока куда-нибудь»,
Паша тут же ответил: «А тут и идти некуда».
Я говорю Нине: «Вот, пожалуйста».
А она: «И как ты успеваешь за ним замечать!»
Автобус привёз к Кремлю, и там мы больше часа стояли в очереди к мавзолею. Зрелище это и шествие мимо урн в Кремлёвской стене произвело должное впечатление. После обеда снова в автобусе поехали на экскурсию по Москве. Мы с Ниной сидели в самом конце салона автобуса. Утром там сидели Паша и Ира…
А теперь я уселась на его место. Я сидела и думала, что вот тут был он… Тогда, утром, я всё смотрела в их сторону, но рядом была Нина и было неудобно всё время скользить по нему взглядом. На Ленинских горах мы вышли к трамплину и, когда возвращались в автобус,
Паша, поравнявшись с нами, спросил: «Интересно, сколько им платят за экскурсию?»
В автобусе, да и почти всюду, я слышала от него много шаблонных фраз, к примеру,
«Мечтать не вредно».
Вечером мы поехали в Театр Советской Армии. О Паше сказали, что он вспомнил, что у его мамы день рождения и что он решил дать ей телеграмму. Потом это сменилось походом за стереонаушниками.
Перед входом в театр я сказала Климову, что будет «Оптимистическая трагедия». Он предположил, что, наверное, нет. Я ответила: «Посмотрим».
Это была «Оптимистическая трагедия», премьера. Я была потрясена спектаклем, музыкой, игрой, и конечно, плакала в конце спектакля, когда москвичи понесли цветы своим любимым артистам и не умолкали аплодисменты.