Прохожу мимо них вполне благополучно. В магазине никого. Покупаю бутылку «Праздничной». От пакета отказываюсь: я еще миллионером не стал!
Выхожу на улицу. Несу бутылку в правой руке, слегка прижимая к груди.
Что это? Компания обступает, окружает меня! Так вот кого они ждали!
Их передние конечности тянутся ко мне со всех сторон! Как щупальца осьминогов! Как клешни крабов! Я обеими руками вдавливаю бутылку в живот, наклоняюсь над ней, чтобы не вырвали, дико хриплю: «Не дам!»
Что острое и горячее вторгается в меня, скользит снизу вверх вдоль позвоночника, превращается в ледяной холод под сердцем. Я падаю и уже не чувствую, как у меня из рук вырывают бутылку….
…На следующий день я, уже в виде газовой смеси неизвестного состава, порхаю над землей, точнее, над нашим кварталом.
На асфальте у магазина еще не успели смыть кровь…
Моя жена идет оформлять печальные документы,…
Ее друзья из театра едут за венком и лентами с моим именем…
Сегодня я еще могу помнить и думать! Не о будущем, впрочем, а только по инерции, словно дожевывая котлету, которой уже нет в тарелке,…
Господи! Зачем ты дал нам так много лишнего? Звания, знания ради тщеславия, бутылки с горячительными напитками для противоестественного веселия и… «друзей наших жен»?!
Но все это уже не про меня! Спектакль продолжается силами других актеров…
Я покидаю атмосферу: память моя, прозрачное белое облако, редеет, тает, сияет, растворяется в ясном небе, и вот уже…
Как тихо в этой Вселенной!..
Он сочинял рассказы. Говорили, что неплохие. Иные морщили нос: «Тоже еще Лев Толстой нашелся. Не егози! Живи спокойно». Да он и сам только о том и мечтал. Но не получалось. Что-то стучало изнутри, просило, а то и заставляло писать, не отпускало!
Постепенно он стал строить собственную жизнь по законам литературы. Когда ему предлагали решение или подсказывали ход, он говорил, что это банально. Так уже было у… и называл писателя.
Нет изюминки. Неинтересно. Лишние детали. Скучно…
Мы не только пишем бездарно, мы и живем точно с такой же отдачей. Жизнь, действительно, банальна и скучна: с ее длинным прологом и коротким, часто очень обычным эпилогом; жизнь свою еще сложнее выдумывать, чем книги: таков порядок вещей.
Он становился старше и как-то внутренне насупился. Ему теперь захотелось сочинять не книги, а жизнь! Истово! Всерьез!