Она поглядела на табло с часами.
– Откуда ты…
– Это моя суперспособность.
Вероника переложила автомат, открыла банку и отхлебнула пива.
– Вот есть же в тебе что-то хорошее, Николас Риверос. Но почему большую часть времени ты – куча дерьма?
– Потому что свали отсюда, вот почему.
Она так широко распахнула глаза, что напомнила мне японскую школьницу из трогательного мультика.
– Ты. Сейчас. Что-то сказал?
– Да. Велел тебе поднять задницу с кресла первого пилота и перенести ее в кресло второго пилота. И скажи спасибо, что я вообще разрешаю тебе остаться в кабине. Тут не место тем, кто не отличает тангаж от турбулентности.
Вероника отвернулась от меня, посмотрела вперед, будто спрашивая совета у кого-то по ту сторону стекла. Там только тьма и редкие снежинки.
Откашлявшись, Вероника поднялась и шагнула ко второму сиденью. Я ждал, затаив дыхание…
– Твою мать! – взвизгнула Вероника, подпрыгнув. Я отпустил нитку, которую незаметно держал до сих пор…
– Ну, теперь более-менее в расчете, – сказал я, с удовольствием устраиваясь в теплом кресле.
Автомат упал, едва початая банка пива – тоже. Вероника стояла, разведя руки в стороны. Смотрела то на кресло с рассыпанными по нему канцелярскими кнопками, то на себя, насквозь мокрую. Я тоже с удовольствием созерцал ее маечку, чувственно облепившую грудь.
Вероника медленно сняла с головы латексные ошметки.
– Ты что, – с каким-то благоговейным придыханием спросила она, – сбросил мне на голову гондон с водой?
– Я за безопасный секс. Исключаю саму его возможность. Или презервативы работают как-то иначе?
Она все стояла и стояла, будто не веря, что с ней могло произойти подобное. А я все смотрел и смотрел на нее, ждал и гадал, заплачет или разорется? Вероника оставила меня в дураках: она засмеялась. Медленно подняла к лицу руки, словно пряталась от всего мира, и сначала беззвучно задрожала, потом сквозь пальцы прорвалось хихиканье, и вот уже настоящий смех, звонкий и заливистый переполняет этот металлический гроб, застрявший в ледяной пустыне.
Я с разочарованным видом отхлебнул из банки и, пристроив ее на подлокотнике, открыл пакет с чипсами, положил его между двумя сидениями.
Вероника, даже хохоча, то и дело косилась в сторону темного салона, где беззаботно дрых Джеронимо. А мне вдруг захотелось к ней присоединиться, потому что именно в этот миг пришло осознание: они живы. Оба моих пассажира пережили крушение, хотя даже пристегнуты не были. Я отсалютовал банкой довольному призраку отца, на миг промелькнувшему в темном окне.