Дождавшись, когда путники уйдут, я выбрался из канавы и, обойдя перепачканные пучки травы, ступил на дорогу. Мощеная крупным булыжником, она уходила вглубь тенистой кипарисовой аллеи, горбатым мостиком прыгала через мутный ручей, змеей взбиралась на гору и тянулась вдоль склона, на котором были разбиты виноградники. Где-то там за горой был Эммаус>9 – ничего не значащее иудейское селение, каких были тысячи по всей Палестине, с интересным названием «теплые купальни»: наверное, там был целебный источник.
Зачем я туда шел?
Если честно сказать, на этот вопрос я не ответил бы и на Страшном суде. Ну не купаться – уж точно: горячая, булькающая вода – это не для меня. Просто шел – и всё, как будто что-то тянуло или толкало меня в ту сторону. «Иди», – сказал внутренний голос – и я пошел. Суматоха последних дней, шок от пережитого, нервный срыв и несколько часов, проведенных в доме чучельника, доконали меня. Не помню, как вышел на дорогу и, цокая>10, побрел на запад. Где-то на полпути задремал, что и привело к падению в придорожную канаву.
«Сколько же я спал? Часа два, три или больше?» – я посмотрел на восток. Где-то там был Иерусалим: темное небо уже коснулось горизонта, пожирая Вечный город и его окрестности. Я повернул голову на запад: небо только начинало розоветь, освещая нежным багрянцем утопающие в гуще садов крыши деревни Газара>11. Селение стояло на склоне горы, над которой черным исполином возвышалась римская сторожевая башня с поникшим штандартом сирийского наместника Помпония Флакка>12.
Солнце неумолимо скатывалось к горизонту, но зной не уходил. Было душно, и час вечерней прохлады откладывался на неопределенное время. Завтра будет ветрено… Глядя на красный диск, я с силой щелкнул челюстью, стараясь поймать и перекусить надоедливого слепня. Тот увернулся и, обиженно жужжа, улетел. Я помахал хвостом, как бы прощаясь со своим ложем, и, стуча копытами по булыжникам, поплелся туда, куда вел меня внутренний голос, и вслед за разбудившими меня путниками.
Я знал их. Я знал их всех. Всех из двенадцати и многих из семидесяти.
Ибо каждый из них шесть дней назад считал за великую честь вести меня под уздцы, когда Господин мой въезжал на мне в Иерусалим.
***
Четыре ноги – не две, и я без труда догнал тихоходов. Можно было их и обогнать, но я предпочел не привлекать к себе лишнего внимания, стараясь держаться на расстоянии и при этом слышать, о чём они говорят.