Виссарион принял уведомление хладнокровно, более всего огорчаясь, как он донесёт об этом маменьке с папенькой. Предчувствовал их горькие слёзы и отчаяние. Вот это больше всего и печалило его.
Пытался изгнанный студент заниматься переводами французских романов, просиживая над ними ночами напролёт, но заработал на том лишь крохи. Обещанных денег за переводы он так и не получил, а получил гораздо меньше, что едва хватало свести концы с концами.
Наконец, в половине Великого поста, Белинскому удалось познакомиться с профессором Надеждиным, и, договорившись о небольшом жалованье, он стал переводить статьи в его журнал «Телескоп». В ту пору, на страстной неделе, в Москву приехал попечитель Белорусского учебного округа, действительный статский советник Григорий Иванович Карташевский. Виссарион оказался в нужное время в нужном месте и был представлен попечителю. Выслушав рассуждения молодого переводчика, Григорий Иванович обещал подумать о месте для понравившегося ему своей открытостью и познаниями бывшего студента университета. Место в белорусской гимназии сразу не обещал, но в уездном училище можно было что и сыскать.
Не мешкая, Виссарион написал прошение. Попечитель поспешность оценил, но сказал, что наперво он едет в Петербург, а уж потом, по возвращении в Белоруссию, непременно пришлёт тому своё решение. Виссарион воспрял духом – теперь попасть в солдаты без всякого суда за какую-нибудь безделицу ему уже почти не грозило. Нужно было за время ожидания запастись одеждой да выхлопотать свои небольшие гонорары за переводы.
Просто сидеть и ждать было не в правилах Виссариона. Он брался за новые переводы, взялся за корректуру «Магдалины» – французский подлинник нашумевшего романа. Сдружился с рядом московских семей, в том числе с семейством университетского приятеля из вольных студентов Петрова, где его всегда с радушием принимали, отдавая дань его уму, образованности и благородству. Через Петровых познакомился с помещиком Зыковым, где также был хорошо принят и обласкан. В доме Зыкова всегда много барышень, чему он был весьма доволен – пил с барышнями шампанское и наливку, много танцевал, ужинал, волочился и куртизанил, насколько мог…
Московский свет выгодно отличался от чембарского некоей простотой, большею свободой в обращении и отсутствием глупых церемоний, как-то: подхождения к руке и прочего этикета. Конфузиться, как было прежде, ему уже не пристало – он научился ценить достоинства и наслаждаться удовольствиями. Особенно его умиляли барышни – какая это была разница в сравнении с чембарскими и пензенскими девицами!