- Еще один, Василь Иваныч, - снова крикнул Данил и показал
пальцем в сторону. Там, в море, метрах в тридцати от берега
болталось еще одно тело. Живое или нет, пока было непонятно.
А тот офицер, который уже выбрался на землю и лежал
обессиленный, от крика Данила вдруг встрепенулся, поднялся на
колени и, что-то злобно затараторив, принялся расстегивать что-то у
себя на животе. Но замерзшие пальцы не слушались хозяина, и японец
все никак не мог совладать с неведомой застежкой. Отчего еще больше
ругался, злился и бросал на нас бешенные взгляды. Отсюда мы не
могли разглядеть, что же он там расстегивает.
- Да он же пьяный, сука! – понял вдруг Петро, что стоял рядом со
мною.
А я все снимал и снимал. Этот японец целиком захватил объектив и
поглотил мое внимание. Я припал к глазу камеры и сохранял для
истории этого неизвестного офицера.
- А что он там делает, Василь Иваныч?
- Черт его знает, - ответил я, не отрываясь от камеры, - не
видно. Может харакири хочет сделать?
- Чего хочет сделать?
- Живот себе распороть. Совершить ритуальное самоубийство.
- Зачем это ему? – удивились мои парни.
- Чтобы в позоре не жить, - пояснил я. – Таковы японские понятия
о чести.
- А-а-а, - протянули парни и уже по-новому взглянули на
копошащегося офицера. Казалось им даже стало жалко этого
человека.
- Данька, - вдруг обратился Петро к своему другу, - ты бы его
оттащил от воды подальше. Пьяный же, скотина, ни черта же не
чувствует. Заболеет еще, да помрет. Да и ножик у него отбери, не
стоит до греха доводить.
И Данил послушно кивнув, двинулся к щуплому японцу. И, наверное,
огромный, бандитского вида Данил, с легкостью бы отобрал у
копошащегося человека его холодное оружие, да только это человек
все-таки совладал с невидимой нам застежкой, что-то вытащил и,
громко выругавшись на своем языке, протянул в нашу сторону руку и…
выстрелил.
Пуля просвистела где-то в стороне от нас. Петро и Данил
среагировали мгновенно – упали на землю и откатились в разные
стороны, ища укрытия за камнями. А вот я не сообразил. Какое-то
наваждение на меня напало. Через объектив реальность чувствовалась
чуть-чуть по-другому и на какую-то секунду я словно бы выпал в
другой мир. А картинка в мозгу сложилась так, как будто бы я сейчас
смотрел телевизор. Потому и остался сидеть за камерой и в некой
эмоциональной прострации продолжал наводить объектив на японского
офицера.