Портниха неровно выкроила пройму, теперь сидит косо. Как думаешь, может, сменить ее? Совершенно безрукая девица оказалась. А еще говорит, в Доме моды в Москве работала. Какой там Дом моды! Так, сельпо. Мясник Степан обещал отложить грудинку и забыл, ну что ты с ним будешь делать? Лидия все же решилась с Сережей разойтись, сколько я ни уговаривала. Подумаешь, случилось. В командировке с кем не бывает. Чего жизнь-то ломать?
Дед внимательно слушал, попыхивая трубочкой, кивал, давал невнятные советы, а в основном любовался своей статной, дородной красавицей-женой, единственной своей женщиной, своей музой и боевой подругой, проведшей полжизни по занюханным, затерянным в болотах и непролазной жиже гарнизонам, где из всех развлечений – кино про армию по средам и выступление художественной самодеятельности по субботам. И ведь ни разу не пожаловалась, не попросилась в Москву, не капризничала, не возмущалась. Куда иголка, туда и нитка.
«Пойдем, что ли, подекадансим?» Так это у нее называлось. Термин этот бабушка придумала сама и очень им гордилась. Все, что подпадало под категорию необычного и неординарного, называлось у бабушки красивым термином «декаданс». Трубка с яблочным табаком прекрасно вписывалась в этот самый декаданс. Так же как и каракулевое манто, мундштук, шляпка с вуалью и привычка раз в неделю ходить в консерваторию.
А дедушке было все равно как называть это удивительное состояние единения с близким человеком, когда можно на короткое время забыть о том, что ты начальник, депутат городского совета, что ты много лет носил погоны, и быть просто любящим мужчиной…
– Что мне с вами делать, с дурачками такими, а? – продолжал меж тем дед. – Старых ориентиров больше нет, а новые не выдали. Витька вообще не пойми чем занимается. Бутылки какие-то собирает, склянки, металлолом. Деньги он, вишь, зарабатывает. Бизнесмены. Сейчас все бизнесмены, куда там! А ты, что ты хорошего сделала в жизни? Кто ты такая, чтобы смеяться над Маняшей? И что с вами делать?!
– Что? – тупо повторила я, не вполне понимая, что именно он от меня хочет. Это был самый опасный момент любого разговора с дедом. Больше всего на свете я боялась потерять его доверие и уважение. А какое уж тут уважение, если здоровая дылда не может вести элементарный разговор, витает где-то в собственных мыслях.