Почитай две недели прошло со дня Пасхи, как въехал крестьянский «табор» в Уфимскую губернию, в предгорьях Урала, к новому месту своего жительства. Там, из письма Петра Дорофеева, продавал землю по 20 рублей за десятину помещик Мартынов всем желающим. Желающих оказалось много, только вот рубликов у всех по-разному. Кому Бог помог, скопили на батрацких работах, да хозяйстве невеликом кто на одну, кто на две, а кто и на более десятин.
Отец у Костика был мужиком сноровистым, работы не боялся ни какой – и избу поставить, и сена накосить, и плуг поправить. Одним словом на все руки мастер. Как говорят корнем в свой род пошёл. А род его почитай с Ивана Третьего тянется. Разбойничали в то лихое время казачки на Вятчине, беглых много было из Московии. Вот и решил их Иван царь на службу свою поставить, чтоб озорство такое прекратить. Кто не согласный был, за Дон отправился, а согласные остались и службу свою исправно несли.
Из таких служивых и происходила семья Казаковцевых, Костина семья.
***
Улыбнувшись яркому утреннему солнышку, он потёр глаза и немедля ни минуточки, подскочив с мягкой пуховой перины, побежал, путаясь в длинной сорочке, по большому богато обставленному дому к комнате своей дорогой матери, которая была сегодня именинницей.
– Маменька! Маменька! – кричал звонко темноволосый малыш Георгий, перебирая босыми ножками по каменному полу. – Маменька! – наконец, остановился он у заветной двери. – С днём ангела, маменька! – резко распахнул мальчик двустворчатую и, отчего-то, замер на месте.
Покои его родительницы были совершенно пусты, и вещи внутри находились в полном беспорядке. Всюду валялись матушкины надушенные платья, меха, корсеты, разорванные книги, цветы, булавки и банты, а мятая постель добавляла ещё большей неприглядности увиденному…
– Маменька – отшатнулся перепуганный ребёнок. – Где ты?
И тот час к нему подскочили пожилой слуга и молоденькая немка – гувернантка. Они стали уводить ребёнка прочь.
– Пойдёмтес, барин голубчик, пойдёмтес – говорил старик Пантелей ласково – Не надо вам на энто глядеть.
Но парень и не думал уходить. Он, вырвавшись из цепких объятий слуги, уже бежал по дому в поисках маман. Мелькали всюду какие-то незнакомые лица, пьяные и безобразные. Распущенные кавалеры и дамы, не ведающие стыда, веселясь, показывали на него своими потными пальцами. В хозяйской гостиной, прямо на полу, расположились цыгане. Они ели, пили, пели, спали и бодрствовали, не обращая ни на кого внимания…