На нужном этаже остановился перед дверью, с той стороны доносится громкая музыка, игривый женский смех, голоса, поднял руку, намереваясь постучать, но задержался, вспомнив того человечка в здании аэровокзала и его семь бед – один ответ.
Четыре всплеска или пять – какая разница, особенно если этот всплеск будет совсем крохотный, почти незаметный.
Он вздохнул и прошел сквозь дверь, обращая на нее внимания не больше, чем на струйку теплого воздуха, и сразу чуть не оглох от дикого рева того, что сейчас считается музыкой.
Его передернуло от омерзительного зрелища пьяных развратных женщин на диване, почти голых, что смеются и передают друг другу бутылку с вином.
– Где хозяин? – спросил он.
Одна из женщин махнула рукой.
– Он еще там, в спальне… С Виолеттой.
Михаил двинулся деревянными шагами в ту сторону, дверь в спальню распахнута, но ему пришлось посторониться, оттуда вышла совершенно обнаженная женщина, посмотрела в его глаза, рассмеялась весело и зовуще:
– Красавчик, ты опоздал… Но, может быть, чуть позже… совсем чуть-чуть…
Михаил все еще ошалело переступил порог, с кровати только-только поднимается толстый мужчина с отвисшим пивным животом, помятый и с всклокоченными волосами.
– Ну и штучка, – сказал он, но уставился на Михаила, сказал сразу протрезвевшим голосом: – А ты хто?
– Пора расплачиваться, – ответил Михаил жестко.
– Мне расплачиваться? – спросил мужчина. – За что?
– Ты Закиров? – уточнил Михаил.
– Да, – ответил мужчина. – Даже голый я все равно Закиров!.. А ты кто?
Михаил ответил ровно:
– Кое-что пришел взять.
– Что? – вскрикнул Закиров. – Ту гребаную эллинскую вазу?… Так я ее честно купил у антиквара!.. Пусть и без всяких бумаг, но кто хочет платить лишние налоги?
Михаил покачал головой.
– Вазы меня не интересуют. За тобой грешки побольше…
– Щас я тебе предъявлю все бумаги, – сказал Закиров, он повернулся к тумбочке у кровати, выдвинул ящик, Михаил видел, как туда скользнула его рука, а через мгновение хозяин развернулся уже с пистолетом в руке, который сразу направил в грудь Михаила.
Михаил остался на месте, а тот вздохнул с облегчением, на лице появилась довольная усмешка.
– Не знаю, – сказал он, – как ты прошел, но здесь и останешься.
Михаил посмотрел на него с жестокой усмешкой.
– Вижу, – сказал он холодно, – ты совсем потерял нюх. А когда-то считался сообразительным.