Звали одноклассника Сашкой, и телефон
у меня его имелся. Так что набрать его было делом минутным.
— Тема есть, Саш, ага. С меня
причитается, если поможешь. Давай завтра с утра? Часов в десять?
Где? А, понял! Буду.
Сразу, как откатился портал, я
активировал его прямо из квартиры и вошел в Мишшес. Смахнул надпись
«Соединение с сетью “Консул” установлено. Добро пожаловать,
эквит!», вызвал инвентарь и уже через секунду держал в руках камни.
Шаг назад, и я в своей квартире, закрываю портал. Двадцать секунд
на все про все. У меня еще есть сорок секунд, если понадобится
сегодня.
На встречу пришлось тащиться через
весь город, на самую окраину. Ближе Саня не мог, у него там рядом
еще какая-то «стрела», как он выразился, была. Ну а я спорить не
стал — очень хотелось понять, может он мне помочь или нет. И еще —
стоящий у меня товар или просто камешки?
По телефону, конечно, мы ничего
обсуждать не стали — не дураки же. Так что я, строго говоря, еще не
знал, срастется что-то, а то, может, лишь зря потрачу время.
За три года с того момента, что мы
виделись в последний раз, Саня стал еще более похож на бандюка.
Даже фиксой позолоченной обзавелся и теперь сверкал ею в разговоре.
Невысокий, щуплый и очень суетливый — казалось, у него на руках и
ногах по дополнительному суставу имелось, причем на шарнирах.
— Че, как сам? — хлопнул он меня по
плечу, пуская одновременно блеск с позолоченной коронки. — Про
заек-то пишешь?
Прикол этот со школы еще тянется. Я
хотел стать журналистом — это в моем понимании было максимально
профильное образование для того, кто хочет стать писателем.
Великим, естественно, но фантастом. Реальность мои представления
быстро обломала, доказав, что литература с журналистикой общего
имеет столько же, сколько дворняга у подъезда с выставочным
экземпляром добермана.
Но тогда я очень хотел писать книги.
Ни одной не написал до сих пор, но тогда, в школе, у меня было с
два десятка заготовок лютейшей графомани, каждой, правда, по
одной-две главы.
Саня, который в этих вопросах
разбирался на уровне «че-ща-сказал?», назвал меня как-то поэтом. Я
его поправил, сообщив, что пишу прозу, а не поэзию. Когда ему
объяснили разницу — сперва-то он мой ответ за маты принял, — он
вспомнил какой-то бородатый мем времен своего дедушки и стал звать
меня исключительно прозаяком. Который про заек пишет, далее
расшифровывал он и ржал, будто действительно что смешное
сказал.