– Я на правом фланге.
– Это, наверное, довольно опасный вид спорта?
– Да нет, если двигаться быстро.
– Ты, должно быть, отлично катаешься на коньках?
– Неплохо, – скромно сказал он.
И снова Карла заметила, что мама смотрит на нее с загадочной легкой улыбкой. Не догадалась ли мама о ее отношении к Вернеру? Карла вновь почувствовала, что начинает краснеть.
Тут автомобиль подъехал к стоянке возле школы, и Вернер вышел.
– Всем – до свидания! – сказал он и через ворота вбежал во двор.
Риттер повел машину дальше – вдоль южного берега Ландвейр-канала. Карла смотрела на груженные углем баржи, заметенные снегом, как горы. Она была разочарована. Она так старалась побыть с Вернером подольше, намекнула, чтобы их подвезли, – а потом потратила время впустую, на разговор о хоккее.
А о чем бы ей хотелось с ним поговорить? Она не знала.
Господин Франк сказал маме:
– Я читал вашу колонку в «Демократе».
– Надеюсь, вам понравилось?
– Мне было прискорбно видеть, что вы пишете о нашем канцлере столь непочтительно.
– А вы считаете, что журналисты должны писать о политиках почтительно? – оживилась мама. – Какой радикализм! Тогда нацистской прессе тоже пришлось бы отзываться о моем муже почтительно! И это им не понравилось бы.
– Разумеется, я не имел в виду всех политиков, – раздраженно сказал Франк.
Они пересекли площадь Потсдамер-плац. Там было плотное движение. В беспорядочной толчее автомобили и трамваи соперничали с пешеходами и экипажами.
– Разве не лучше, когда пресса может критиковать всех одинаково? – сказала мама.
– Прекрасная идея, – сказал он. – Но вы, социалисты, живете в мире иллюзий. А мы, практичные люди, знаем, что Германии не прожить на одних идеях. Людям требуется хлеб, обувь, уголь.
– Я с вами полностью согласна, – сказала мама. – Я бы и сама рада иметь побольше угля… Но я хочу, чтобы Карла и Эрик выросли гражданами свободной страны.
– Вы слишком высоко ставите свободу. Не она делает людей счастливыми. Им нужнее сильное руководство. Я хочу, чтобы Вернер, Фрида и бедняжка Аксель выросли в стране гордой, дисциплинированной и объединенной.
– А чтобы стать объединенными, нам обязательно нужно, чтобы ваши головорезы в коричневых рубашках избивали старых евреев-лавочников?
– Политика груба. С этим ничего не поделаешь.
– Как раз наоборот. И вы, и я – лидеры, Людвиг, каждый по-своему. И именно мы в ответе за то, чтобы политика стала не такой грубой – более честной, более разумной, менее жестокой. Если мы этого не сделаем – мы не выполним свой долг патриотов.