А перед Булошной был Книжный, никогда не обойденный нашим с бабушкой вниманием. А чуть подальше – Мясной. Мяса, правда, в те поры там уже не водилось. Но синюшных цыплят достать было можно. О наличии там таковых бабушке неизменно сообщала соседка, добрую часть дня посвящавшая «хождениям по добычу». Бабушка только морщилась. Она органически не могла выносить подобной суеты, поэтому «дефицит» в нашем рационе появлялся крайне редко, но не помню, чтобы меня это сколь-либо огорчало.
За провизией бабушка обыкновенно ходила на Дорогомиловский рынок. Кто бы мог подумать, в ту пору мы ещё беззаботно пробовали на зуб покупаемые продукты. Например, моим неизменным правилом было – пробовать кусочек сыра с ножа продавца. Да… Тот прежний рынок тоже кажется теперь чем-то из области сновидений. Юнейшее поколение будет удивлено, узнав, что на нём практически не было представителей «братских» республик.
Что ж, мне столь же нелегко было представить это место времён детских лет моей бабушки, когда Москва-река ещё не обросла каменными берегами, а окрестные улицы с деревянными домиками и собиравшимися вокруг них по вечерам для неспешных бесед жителями больше походили на большую деревню.
Во время наших прогулок по Москве бабушка нередко останавливалась у какого-нибудь дома и рассказывала о нём… О том, кто жил в нём, кто останавливался, какие события с ним связаны. Сегодня я часто ловлю себя на мысли, что совсем не знаю Москву нынешнюю, но ту, стародавнюю, которую и бабушка не успела застать, знаю так, что, кажется, с завязанными глазами могла бы отыскать нужный дом, показать, где проживает такой-то… Эти старые дома никогда не заменят музеи, потому что музеи хранят экспонаты, а дома – атмосферу, эхо голосов, тепло дыханий…
Эту особенность я позднее лучше поняла, бывая в различных церквях. Возьмём, к примеру, две церкви: одна полуразрушенная, другая заново отстроенная. Вроде бы всё то же: служба, люди, а чувство совершенно разное. В новоделе – пусто, в старых стенах – душа полна. В чём же дело? А именно в них, в стенах. Бог поругаем не бывает, а «храм порушенный всё храм», осквернённая святыня остаётся святыней. Древние стены хранят в себе столь мощный заряд многовековой намоленности, что ни большевистские разорители, ни позднейшие перевёртыши, обратившие дом Божий в место торговли, не могут пересилить его. Новоделы этим зарядом (иммунитетом) не обладают, посему в них, большей частью, царит дух мира сего.