Сеньор Хосе чувствовал себя довольно неуютно. Нет, безусловно,
он был любителем ярких зрелищ, но зачем же переть в первый ряд?
Это, в конце концов, опасно! Бывали случаи, когда разгоряченные
противники, доставали оружием не друг друга, а зрителей.
Сеньор нервничал, и оглядывался, но зрители стояли сплошной
стеной, и спрятаться, пожалуй, лучше всего будет за того монаха,
который воздвигся по левую сторону от сеньора Басилио.
Примеряясь, как сделать это лучше, чтобы не разгневать своего
сопровождающего, и не дай Бог, не отойти от него далеко, сеньор
Хосе заметил очень странную вещь.
Сапоги… На святом отце были точно такие же сапоги, как на
стоящем рядом с ним сеньором Басилио. Купец чуть наклонил голову от
любопытства, даже перестав наблюдать за дракой. Отметил про себя
совершенно одинаковую позу монаха и сеньора Басилио, и, помня об
обещанной награде, робко подергал Быка за рукав.
-- Сеньор Басилио… Сеньор…
-- Ну? – досадливо спросил Бык, не отрывая взгляд от дерущихся.
-- Чего надо?
Пусть сеньор и говорил с тяжелым акцентом, но недовольство в его
голосе Хосе уловил отчетливо. Тем не менее, он еще раз потянул Быка
за рукав, и когда тот, недовольно дернув рукой, уставился прямо
купцу в лицо, Хосе аккуратно указал ему пальцем на те самые
иноземные сапоги.
-- Сеньор Басилио, это ваш соотечественник?
Бык несколько мгновений разглядывал форменные армейские
говнодавы, соображая. Нет, конечно, говнодавами их называли
исключительно по древней, еще советской привычке. В эту обувку было
вбито столько всевозможных разработок, что помимо прочности и
непромокаемости, помимо того, что в них одинаково удобно было
ходить по льду, по горам и, возможно, даже по раскаленной лаве, они
еще были очень легкими и удобными. Но, всё равно все и всегда
называли обувку именно так. Традиции, что поделать.
Старлей никогда не был тупым. Напротив, в бою он отличался
скоростью бешеной гадюки, а вот мыслил в быту всегда очень
основательно, хоть и немного медленно. Потому ненормальность
ситуации дошла до него только через несколько секунд. Дальше он,
разумеется, медлить не стал.
Подняв руку, он сдернул с монаха капюшон, из глубины которого до
этого виднелся только кончик носа.
Увиденное потрясло его настолько, что он, почти шепотом,
растерянно спросил:
-- Цинк? Ты? А какого х…