– А чо эти знания для меня лично и для счастья человечества дадут? Я что-то, Макута-бей, ни хрена не понимаю! Ты чо, из-за этакой лабуды нас с мест посрывал? Не понял я, – встал на дыбы Сар-мэн.
– Вот я и говорю, может, рядом оно, это место заповедное, может, не раз у лазов его потаенных ходили. Ходить ходили, а увидеть не привелось, – словно не замечая возмущения строптивого ушкуйника, продолжал Бей. – Народ говорит, насельники тайных этих мест могут кому хочешь глаза отвести. Будет перед тобой девка неописуемой красоты стоять, а тебе почудится, будто куст разлапистый. Такие дела! Но это пока что лишь начало. За Шамбалой этой мир гоняется почитай века три. Денег убухали немерено. И Ленин, и Сталин, и Гитлер, и Мао, и Буш, и «Моссад», и наши современники – правители всех времен пытались ее найти. И вот, похоже, вопрос с мертвой точки сдвинулся. Верные люди шепнули: китайцы все разнюхали да мировым вождям и сообщили, а те, при поддержке наших властей, порешили провести в Усть-Чулыме разыскания этих самых лазов потаенных. Дело строжайшей секретности, ежели у кого из вас язык развяжется, лучше ему было на свет не родиться. И в первую очередь это касается тебя. – Макута сноровисто изогнулся и так схватил Сар-мэна за ворот поношенной стеганки, что она затрещала. – Мне давно уже противно твое зловонное дыхание, и кабы не память о твоем родителе... «Чо, тё, тю...» – передразнивая присмиревшего бандита, продолжал атаман. – Родитель в академии учиться посылал, а он, видите ли, не понимает, об чем здеся народ гутарит! Да и не надо тебе понимать! Сделаешь что скажу, а там по результату упрошу Махатм мозги тебе прочистить да разуму прибавить. Говорил я твоему папаше, не лазь на бабу с перепою! Не послушал, теперь вот мучиться.
– Я, Макута, твой в доску...
– Знаю, да других мне и не надобно. Сиди, слушай и помалкивай. Может, еще кто сомневается? Не таитесь, сказывайте, что у кого на душе скребет.
В ответ только трещал костер, фыркали кони да негромко сопели бородачи.
– Люди мы, конечно, лихие. И славных дел за каждым из нас не на одну каторгу, но мы же не солдатня с большой дороги. Мы не ханьцы, не уйгузы кровожадные. Мы дети каторги, потому как в места наши во все времена за ослушание и крамолу ссылали. Такая уж юдоля. Я к чему это все гутарю? Не будь мы плоть от плоти народными терпельцами, давно от нас и пыли бы не осталось. Люди нас породили, и только с последним из них мы иссякнем, а доколе будут рожать бабы в уделах наших, будет жить и вольный лихой народ, кому всяка неволя в обузу. И никак не можем мы пропасть и раствориться в лесах, попрятаться, ровно холопы Августейшего Демократа, за спины убогих, сирых да обездоленных, потому как, может, мы – последняя опора народная. Мы да, может, еще поп Шамиль, который уже двенадцатый год бьется за недопущение воссоединения с нами этих базарных редисочников. Пусть они дома, на своей кавказской лаврушке жиреют. У нас такого добра валом. Вот и выходит, не должны мы допустить разграбления древних святынь. Никто ведь и знать не знает, что там за силища сокрыта, а главное, какова она. А ну как достанется она узкопленочным каким или, того хуже, Семерке той великолепной, вот тогда все попляшем! Есть у меня, братья, план...