Автоматная очередь прошила сначала первого локса, а потом и
оставшихся троих. Через секунду все было кончено.
Вот теперь все.
– Остановите его! Остановите! Сержант нарушил приказ! – заорал
Клейтон. Дуло его автомата уже было нацелено на меня. Он нажал
спуск, и парализующий снаряд ударил мне в грудь. Меня затрясло с
неистовой силой. Кто-то еще выстрелил, и я ощутил скованность в
ногах.
Я отбросил автомат, а через миг на меня навалилось сразу три
бойца. Я не сопротивлялся. Ноги подкосились, я завалился на бок, а
потом распластался на полу. Руки мне выкрутили и сцепили сзади,
ноги зажали. Клейтон что-то кричал, солдаты ругались и громко
переговаривались. А я улыбался. Все, что я должен был сделать, я
сделал. И пошло все к черту!
***
Я сидел на ужасно жестком и неудобном стуле. Вдобавок он еще был
и холодным. Раньше я и не задумывался, насколько некомфортным могла
быть камера предварительного заключения. Мои руки и ноги были
скованы магнитными наручниками и кандалами, наличие которых
требовал устав, но не здравый смысл. Куда я смогу деться из зала
военного суда, окруженного высокой стеной с вышками, на каждой из
которых приютился боевой андроид? Кроме того, зона просматривается
десятками камер и патрулируется чуткими дронами. Да и
присутствующие на судебном процессе охранники с суровыми лицами
восковых фигур тоже не дают и малейшего шанса на побег.
– Итак, подсудимый, все доводы в пользу вашей вины были
выдвинуты обвинением. Вы согласны с ними? Признаете свою вину? –
произнес военный судья – высокий и широкоплечий мужчина преклонных
лет.
Он стоял на помосте на энергоподушке. Смотрел на меня свысока –
как и подобает человеку его статуса. За его спиной развевался
голографический флаг Альрийской Федерации – синий прямоугольник с
желтым кругом посередине в окружении двадцати одной звезды. Совсем
недавно и я носил эту эмблему на правом плече своего костюма.
– Своей позиции я не поменял. Как и сказал ранее, я поступил
так, как велела мне моя совесть, – уклончиво ответил я.
– А если бы ваша совесть сказала вам, что нужно перестрелять
всех ваших боевых товарищей, вы бы тоже ее послушались? – спросил
судья. Он не ухмылялся, да и вообще его лицо оставалось
беспристрастным, но в голосе ощущались злорадство и упрек.
Это был один из тех вопросов, которые обожали задавать судьи –
вопросы, ответить на которые однозначно верно было попросту
невозможно. Если скажу «да», то тут же дискредитирую себя не только
как верного солдата и командира, но и как здравомыслящего человека.
Отвечу «нет» – значит, выдвину противоречащее моему прошлому ответу
утверждение и стану выглядеть запутавшимся мальчишкой. После этого
столкнуть меня в сторону беспрекословного признания собственной
вины будет намного проще.