Василий, именно так зовут парня, которого я сбила, моет полы. Батя заставил убирать не только пятно от масла.
Заклеивая бровь лейкопластырем, я поймала себя на том, что нервничаю. Леха что-то долго не возвращается. Стас куда-то пропал. Неужели до сих пор кабинку душевую переделывает?
Зоркому помогают подняться. Прыгая на одной ноге, он скрывается за поворотом. Я собираю аптечку.
— Что он сказал? — подлетаю к Лехе, когда тот наконец-то спустился вниз.
— Не спрашивай, тебе не понравится ответ, — предупреждает Лешка. Значит, выгонит. Руки опускаются, на душе становится так тоскливо, хоть плачь. — Он еще злится, — замечая мое поникшее состояние. Не сильно успокаивают его слова. — Аль, свари борщ. Сытый мужик – добрый.
— Ты про него или про себя? — что-то мне не верится, что Багиров сдастся за тарелку борща.
— Я всегда пекусь о своем животе, — улыбается Леха. Я уже почти согласна отправиться на кухню, но забываю о нашем разговоре, когда в дом входят несколько девушек в военном камуфляже…
Алеста
Девушки красивые. Восточной внешности. Каждую можно на обложку журнала. Белозубые улыбки, смуглая кожа, брови соболиные вразлет. Глаза большие, цвета темного шоколада. Губы пухлые, яркие. В воздухе стоял сладкий запах женских духов. Они словно на парад собрались: укладки, макияж.
Леха при виде девушек расцвел. Если бы у него был павлиний хвост, обязательно бы его распушил. Пока они здоровались, радуясь друг другу, я собрала в аптечку медикаменты и перевязочный материал. На меня внимания никто не обращал, словно я пустое место. Наверное, это к лучшему, не рассекретят, но где-то глубоко внутри пришлось душить обиду.
С девушками говорили на английском. К моему большому сожалению, я не понимала ни слова. В школе и медучилище изучала немецкий, немного знала латынь.
Девушек встретили тепло. Никто не требовал от них прятать свою внешность под маской. В гостиную вошел Стас, его внимание, как и всех ребят, было сосредоточено только на гостьях. Я стояла в стороне. Кто-то поднялся позвать командира. Тот уже через минуту, полностью одетый, спускался со второго этажа. Глаза его не стреляли огненными стрелами и не выражали неприязнь, как это происходило, когда он смотрел на меня. Разглядывая его опухший нос, испытала злорадное удовольствие.