Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2016 - страница 25

Шрифт
Интервал
Ты, может, в парках строгой Вены
бредёшь меж статуй героинь —
а врач решит – и резко в вены
введёт любовь, как героин.
Спокойней – в домике с охраной,
решёткой, каменной стеной,
где мне зализывают раны —
чтоб не осталось ни одной,
где нет ни долга, ни заботы,
ни вин, ни бед… Халат надеть
и от субботы до субботы
на подоконнике сидеть
и издали смотреть на лица
толпы, на улицу в огне.
А рядом Гоголь отразится
в забитом намертво окне.

Осколки

Разбиваются – опять – на куски
все мечты, что я держала в руке.
Барабанит горечь грубо в виски
и болтает – на чужом языке.
Поднимаю я осколки с земли —
может, склею – зажимаю в кулак.
Но мечты уже – в дорожной пыли:
и не там я – и не с тем – и не так…
Только вишенкой на рваных краях —
на кусочках – тёмно-красным блестит
капля крови – от мечты острия,
от осколка, что сжимаю в горсти.

О нас

В порыве, в огне и в пылу безотчётно сметая
налаженный быт, превратив его в жаркую небыль,
взорвётся накопленной страстью вулкан Кракатау
и ринется в небо.
Под рокот и грохот, в горячке искрясь от каленья,
он рад как ребёнок свободе от уз и уступов.
И долго ещё будут волны голубить колени
обугленных трупов.
А после – уляжется буря, и, дни коротая,
спокойное море разнежится, пепел размочит.
Но жадно потянется к небу Дитя Кракатау.
Пока ещё – молча.

Австралия

Мы уплываем – словно шаткий плот,
чуть не слетевший вниз, в земную полость,
когда планета ринулась вперёд —
и древняя Пангея раскололась.
Мы на осколке – гости. Чужаки.
Колёсами цепляемся за камни
меж бесконечным морем и песками
и чувствуем – на нас глядят веками
теней тревожных тёмные зрачки.
Живём в плену. Пустыня и вода.
Звоним глухим, усталым абонентам…
Мне страшно оставаться навсегда
в смирительной рубашке континента.

Зарисовка из Шри-Ланки

Конец июля. Влажная жара.
Здесь мошкара устраивает танцы
на тёмных ликах сказочных посланцев
других миров. Даров цветистый ряд.
Обряд. Поют, жуют, снуют и спят.
Как мошкара, на звуки заклинанья —
или молитв – мы движемся вперёд,
под ступы белокаменный живот,
беременный уже ненужным знаньем,
мы, пилигримы, суетная нить —
коснуться, помолиться – и забыть.
Назад иду сквозь лес. Тропа пуста.
Мангуст – два глаза, круглых от испуга —
вдруг глянет на меня из-под куста
и – Будда правый! – мы поймём друг друга.

Моя Одиссея

Рассеян по миру, по морю рассеян
мой путанный призрачный след.
Следующая страница