Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2016 - страница 34

---

---

Я забываю слово «небо»

и вспоминаю слово «смерть».

Оно мне кажется каким-то

приотворенным, словно дверь.

И нет ни боли, ни тоски там,

где спят друзья мои теперь.

И в этой вечной колыбели

никто не плачет уж навзрыд,

Но тихо-тихо… еле-еле

по-человечьи говорит.

«Мама моя голодает…»

Мама моя голодает

в вольной своей Украйне.

Ангелы к ней прилетают.

Справа, который крайний,

крошки в ладонь собирает —

голод на небе тоже.

Слева, который, играет

ей на губной гармошке.

Вместе они толкуют

вот на какую тему:

как это там рифмуют

где-то о них поэму,

если на завтрак – крошки,

да и на ужин – крошки,

если дыханье божье —

только в губной гармошке.

Справа и слева – крайний —

глупым поэмам внемлют.

И под цветком герани

их зарывают в землю.

Чужесть

Чужесть царит на свете.

Чужесть страшней чумы!

Эти чужие дети —

Господи, это мы!

Тот, о ком сердце болело,

как же ты стал чужим?!

Чужесть на свете белом

стелется, словно дым.

Дочиста прогорело —

нечего поджигать!

Чужесть меня пригрела,

словно родная мать.

Ей же сдались на милость

села и города.

Заново породнились

Чужестью навсегда.

Ночью в слезах проснулась

бабка в селе одна.

Чужесть домой вернулась —

плачется у окна:

Матушка, обними меня,

матушка, обогрей.

И от чужого имени

освободи скорей!

Мается Чужесть, стучится —

плачет старуха во сне.

Поезд товарный мчится —

мимо в ее окне.

Дверь распахнулась – Ну же!

Доченька, ты моя —

И обогрела Чужесть —

и обняла себя!

«Малые мира сего…»

Малые мира сего,

жить на отрубленной ветке —

холодно и высоко…

Падают к Богу монетки

все сквозь дырявый картуз

у музыканта-калеки.

Он же не дует и в ус —

Струны, прижатые к деке,

левою… левой одной…

– Как он играет, о Боже! —

то ужаснется порой,

то восхитится прохожий.

Нужно родиться в аду

ангелом и самородком,

чтобы на третьем ладу

струны зажав подбородком,

левою… левой одной

Моцарта, Шуберта, Баха…

– Что это, Вольфганг, со мной? —

Спросит Сальери, без страха

выпив свой собственный яд,

губы платком вытирая.

– Это, мой друг, музыкант

где-то в России играет.

«И глухие воскликнут: «Ответствуй!..»»

И глухие воскликнут: «Ответствуй!».

И немые ответствовать станут.

Эта белая ночь погорельцев

и рубахи белей покаянной.

Все она осветила дороги.

все дороги к сгоревшему дому.

Там стоит тишина на пороге

и подобна Господнему грому.

Странница

И где я ни присяду – на облаке, в трамвае ли —

а все со мною странница чудная заговаривает.

Следующая страница

---

---