Мне хотелось верить, что у нас будет приятный ветреный роман с ураганным сексом, без обязательств, который, скорее всего, развеется так же быстро и легко, как начался. А после будут другие.
Но в действительности я влюбился в Свету по уши. Мечтал быть с ней всё время, обнимать и целовать, творить бесчинства, заходя всё дальше и дальше. Я был опьянён, одержим ею, смел и полон сил как никогда!
Начался период долгих прогулок и затяжных телефонных бесед. Мы обошли практически все кладбища города – там было всё что нужно: уединённость, тишина и близкая нам обоим готическая романтика. Фотографии с заснеженными крестами, поцелуи среди живописных могил…
Не обошлось без приключений. Однажды нас внесли в милицейскую базу данных за нахождение на территории древнего захоронения в неположенное время. Стражи порядка пригрозили сообщить в институт, и я не на шутку струхнул. Но вид списка нарушителей – толстого блокнота, исписанного фамилиями в каждую строчку, – дал понять, что можно расслабиться.
В другой раз мне захотелось вынести с кладбищенской мусорки деревянный крест. Мы принесли его знакомому Светы, который занимался изготовлением гитар, и предложили сделать из креста «басуху». Парень в недоумении послал нас подальше. Пришлось идти с крестом на плече несколько кварталов, чтобы культурно предать его земле за кольцевой автодорогой.
Но самое экстремальное случилось, когда мы со Светой напились прямо в историческом центре Минска и отправились гулять по проезжей части. А когда мне захотелось «по-маленькому», я не стал соблюдать приличия: шёл прямо по разделительной полосе и справлял нужду на проезжающие мимо автомобили. Каким-то чудом праведного гнева водителей и милиции удалось избежать. Хотя даже мне самому такой поступок казался заслуживающим наказания.
В общем, прогулки получались насыщенные. Кроме того, мы обменивались дисками с музыкой и часами болтали по телефону (домашнему, поскольку мобильного у меня не было). Даже когда особо нечего было сказать, мы могли подолгу мычать, зевать, сопеть – нам просто нравилось веселить друг друга своим идиотизмом.
– Уже четыре часа говорят! – удивлялась мама, – наверное, это любовь.
– Это пиздёж, – урезонивал её отец.
Мне и самому это всё больше напоминало пиздёж. Кладбища-кладбищами, музыка-музыкой – но когда же мы, наконец, потрахаемся?