Какой-нибудь мудак сквозной
рисует мёртвое «бе-бе»,
и белый свет как столб стоит,
Рязань играет на трубе.
Ефрейтор тянет разговор,
чтобы не знать кромешный стыд,
и это всё не от того, что
надо что-то говорить —
он просто так ко мне привык,
что видит в зеркале меня —
перегорает жалость. С плеч
глазеет поперёк огня
всё тот же мой мудак родной
прибереги меня в себе,
как несуразный свой язык
перебирающий «бе-бе».
И отрыдает в нас Рязань,
и оторвёт билетик нам
кондуктор с дыркою в руке,
несущий нас к своим корням —
перебирающий здесь звук
бессвязный – как и дОлжно быть —
язык мудной и бог родной
что приучил так говорить.
(23/01/12)