Кузнечики на жаре расцокались. Всем лето пригоже, да макушка тяжела. Скотина, задрав хвосты, по полям носится – оводы-аспиды заели. На зелёные июльские луга Козьма и Дамиан пришли – все на покос пошли.
На Казанскую Божию Матерь Ефросинья из лесу черницы[3] в лопушке, как когда-то Улита, Илье принесла. Грустно улыбнулся Илья и сказал чуть слышно:
– Пошли, Господи, счастье рабе твоей Иулите и… рыжему, конопатому суженому её.
А они будто услышали и на Ильин день пришли Илью с Днём Ангела поздравить. А он им обоим, нежданно для себя, так обрадовался – до сумерек из избы не отпускал.
А в полях уже хлеб заколосился.
– Кукушек чего-то не слыхать.
– Да они, Илюша, житным колосом подавились, – смеётся отец, – столько хлебу уродилось, прямо беда.
– Эх, не могу я тебе помочь, батюшка…
– Не кручинься, сынок! Столько добрых людей мне подсобить обещались – не счесть. Будем зимой с хлебом.
А вот Борис и Глеб – поспел хлеб. Все, даже дети малые, в поле. Один Илья в избе. Задумчиво крутит меж пальцев второй узелок на бечеве от креста, на то место настороженно поглядывает, где в прошлый раз святой Глеб стоял. Вдруг в свой день придёт и спросит: «Ну, Илья, усмирил ли гордыню свою?» Что ответить?
В тревожном ожидании день мимо прошёл. Только ночью Илья вздохнул с облегчением: не надо пока ответа держать, не готов ещё…
Осенины в яркий сарафан землю вырядили, и настало бабье лето. Полетели неведомо куда, на тёмные воды или прямо на небо, журавушки, стрижи и касаточки, а ласточки, сказывают, сцепившись ножками, в реках и озёрах от зимы прячутся.
– Всякому лету аминь, – вздохнула Ефросинья, – и у нас похороны на дворе.
– Да ты что, матушка! Какие похороны?
– Да не пужайся, Илюша, тараканьи. На-ка вот, выдолби в репке серединку. Мы в неё мух уложим и тараканов, сколь наловим, и будет им в этом гробу смерть на всю зиму[4].
– У этих горе, а у коров праздник – быки в гости пожаловали, – озорно щурится отец. – На весь Муром ревут от радости.
Листопад октябрьскую хлябь засыпать торопится, чтобы Божья Матерь свой небесный покров не на грязь постелила. И когда в октябре Илья будто впервые увидел чудесное, блистающее на траве небесное покрывало, а на нём серебряную, от инея сверкающую иву, со страхом перекрестился, решив, что это сама Богородица во дворе стоит.