Фамилии Рыкова и Бухарина всплыли лишь в голословных высказываниях на суде Ягоды: «Я заявляю, что сидящие здесь, на скамье подсудимых, Рыков, Бухарин и другие несут полную ответственность за эти террористические акты. Я заявляю, что по их решению эти акты были осуществлены» (Там же. С. 492). А также в показаниях подсудимого Крючкова, упомянувшего о своем разговоре с Ягодой, в котором последний утверждал, что «активность Горького мешает некоторым людям», подразумевая под ними Бухарина и Рыкова (Там же. С. 454). Услышав подобное заявление подсудимых, ни суд, ни Государственный обвинитель не выясняют, какие же именно обстоятельства или нюансы дали основание Крючкову и Ягоде сделать подобные выводы.
Бухарин допрашивался несколько дней, однако никаких показаний в отношении умерщвления Горького или причастности к нему не давал. В своем последнем слове Бухарин также категорически отрицал какое-либо свое участие в подготовке террористического акта в отношении Горького. Вспомнил мимолетный разговор с Томским о враждебном отношении к Горькому, но не придал этому значения (Там же. С. 662).
Отрицал свою причастность к смерти Горького и Рыков, до ареста он вообще считал, что Горький «умер естественной смертью» (Там же. С. 633).
Таким образом, по мнению известного юриста, бывшего помощника генпрокурора СССР Р. А. Руденко, на судебном процессе 1938 года вина Бухарина и Рыкова в умерщвлении Горького не была доказана, более того, нет в материалах процесса и никаких доказательств того, что смерть тяжело больного Горького вообще носила насильственный характер. Огульность обвинения Рыкова и Бухарина в отношении обстоятельств смерти Горького видна каждому непредвзятому человеку, обратившемуся к стенографическому отчету. Даже адвокаты не пытались хоть как-то спасти своих подзащитных, что уж говорить о Вышинском, выступавшем в роли Государственного обвинителя, он, кажется, сделал все, чтобы суд носил нарочито театрализованный, а потому еще более зловещий характер.
Бухарин отрицал свою причастность к подлинным или мнимым террористическим актам даже в момент покаяния, в письме Сталину «Стоя на краю пропасти, из которой нет возврата, я даю тебе предсмертное честное слово, что я невиновен в тех преступлениях, которые я подтвердил на следствии»