«Управиться», действительно, было мудрено.
Несколько позже, за ужином, гостеприимный хозяин поделился [со мной] мыслью написать тему о кулаке.
– Любопытное создание, Николай Федорович, этот кулак-то. Мало его еще знают. Надобно о нем писать. И материал кое-какой у меня имеется…
[Но за ужином после длинного трудового дня не хотелось заставлять его говорить о делах, тем более, что он, как всегда, был радушно добросердечен. Хотелось больше улыбки, и остаток вечера мы провели в воспоминаниях, в шутках. Приглашал он меня отдохнуть, пожить у него дня 3–4, но это сделать не удалось.
Эта последняя встреча была такой яркой, так отчетливо стоит перед глазами, что] не верится, что [такого] великого Человека и писателя уже нет среди нас.
Память его мы должны почтить постановкой лучших его драматических произведений, [включив их в] золотой фонд советской классики.
Народный артист Республики
Николай Федорович Монахов» [153].
Интересно, что на левом поле страницы красным карандашом отчеркнут абзац со словами: «Любопытное создание, Николай Федорович, этот кулак-то. Мало его еще знают. Надобно о нем писать. И материал кое-какой у меня имеется…». Рядом содержательная помета красным карандашом рукой неустановленного лица, вероятно, редактора «Правды»: «Ну, что брат Пушкин? Ба-аа-льшой оригинал!» Помета явно относится к высказыванию Горького о кулаке.
Еще один бюллетень собкоровской информации (№ 74), по телефону из Ярославля передал корреспондент «Правды» Горбунов. Это запись его беседы с Адамом Егоровичем Богдановичем, озаглавленная «Воспоминания старого товарища»:
«Ярославль, 19 июня. («Корр. “Правды”»). Сегодня ваш корреспондент беседовал с близким и самым старым другом Алексея Максимовича Горького научным работником Ярославского краеведческого музея Адамом Егоровичем Богдановичем (отцом известного белорусского поэта Максима Богдановича).
– Наша дружба, – говорит Адам Егорович, – завязалась с первых лет литературной деятельности Алексея Максимовича и не прерывалась – до настоящих дней. Десять лет мы жили вместе с Алексеем Максимовичем.
Однажды Алексей Максимович рассказал мне о жуткой картине из его раннего детства, о том, как хоронили его отца, умершего от холеры. Могила, в которую опустили гроб, было наполнена водой. Всполошенные плеском воды, лягушки прыгали на крышку гроба, бросались на стенки могилы, стараясь выпрыгнуть из нее. Легко вообразить себе, – говорит Адам Егорович, – какой ужасный след остался от этой картины в душе впечатлительного ребенка (тогда Горькому было пять лет).