Подчёркивая, гость опять разразился зычной модуляцией, но Инка успела зажать звук на полсекунды раньше. Надо же, приноровилась к его ритму! И теперь будто чувствует, когда этот дядечка собирается мурлыкать вкрадчиво, а когда – гудеть иерихонской трубой.
– Нет, точно, решено, после записи иду с ним общаться! – не унималась Оксана. – Позову его на монтаж интервью. Посидим рядком, поклеим ладком, глядишь, чего и склеится. А, как ты думаешь, есть у меня шанс?
Инка подумала. Оксана, сорокалетняя мать-одиночка, была женщиной миловидной: круглое лицо с ямочками на щеках, тёмные пышные волосы, аккуратно заправленные за маленькие розовые ушки, круглый подбородок немного, совсем слегка, оплывший. Чуть полноватая, и от того мягкая, аппетитная, как булочка, она была славной и очень уютной. Инка даже иногда думала, что такой, наверное, была бы её мама, доживи она до Оксаниных сорока лет – мягкой, домашней уютной. Но мама дожила только до тридцати, и поэтому навсегда осталась в Инкиной памяти молодой весёлой круглолицей хохотушкой.
А вот мужчина, – камера опять давала крупный план, – уютным не был. А был, скорее, обволакивающим: искренне-обещающий взгляд, открытые жесты, доверительные интонации. А если говорить о красоте, то дядька этот, на её взгляд, был скорее не красив, а внушителен, что ли. И породист! – обрадовалась Инка, подобрав определение. Эдакая породистая вальяжность была и в том, как он сидел за столом, как держал красиво седеющую у висков голову, как подпускал эти свои бархатно-раскатистые модуляции, как оглаживал аккуратную профессорскую бородку.
– Ну что, иду на приступ?– опять спросила Оксана, покусывая нижнюю губу.
– Иди, – разрешила Инка, – попробуй. Хотя, если честно, я не вижу, чтобы он был таким уж красавцем…
– А енто потому што молодая ты ишшо и глу-пы-яа! – сказала Оксана старушечьим голосом. – Хотя в твоём возрасте ещё простительно шалеть от красивеньких брутальных «мачиков».
– По себе, что ли, судишь? – фыркнула, не обижаясь, Инка.
– Ага. Я в твои двадцать пять насмерть втрескалась в одного такого мачу. И в результате – вон, Димка мой, лоботряс-оболтус получился. На этом – вся любовь.
– Ладно тебе, Оксан, хороший у тебя Димка получился, красивый мальчик.
– Ага, красавец. Весь в папу. И та же кобелиная натура прорезается. Девчонки, вон, дома телефон нам оборвали, всё Диму просят позвать. Я ему так и говорю: «Димка, если вырастешь похотливым козлом, как твой папаша – прокляну!»