Проходил месяц-другой, и прочие предложения (
«А не пошершеть ли нам ля фам?» или знаменитое
«Из всех искусств важнейшим для нас является вино») не получали единогласного одобрения. А
трамвайчик звал неудержимо. Откуда это жгучее желание покуражиться?
Как же примитивно давалось душевное веселье в юности. Сегодня так не получается.
А спущусь-ка я сейчас в гастроном, да прихвачу ещё пару бутылочек. Одну мы точно уговорим: уж больно хорошо сидится. А вторую возьму в руки: «А давай, Белый, прокатимся на трамвайчике?».
И мы рассмеёмся, как раньше.
А что же в комнате? Мой стакан наполнен на треть, и Белый булькает «Гостиный двор» в свою тару.
– Александр Павлович, не стесняйся, записывай без конспирации.
Ослепляющая вспышка!
Испепеляет всё живое…
Тлеющие развалины…
Всё к черту. Никаких посиделок-пошумелок, вопросов-ответов, шуточек-приколов. Пусть я навеселе, но одно помню точно: визитной карточки не давал. Собирался, но не успел. Не мог он знать моего отчества.
Значит, пока я тактично спускал воду из сливного бачка, тут шарили в моём пиджаке, документы смотрели. Внаглую. Не зря я сомневался. Это не прежний Белый. Зомбированный слуга системы – вот он кто теперь. Гэбуха она и есть гэбуха. То-то голубчик нёс про вторую производную. Наверняка хотел меня вербануть, втянуть в делишки ихние. «Мы продвигаем один проект». Как же, проект. Знаем, знаем, как нынешние родине служат. Пистолет под мышку, сто грамм на грудь – и по бабам. И стихи ему херовенькие.
Белый наполнил свой стакан почти доверху, остатки вылил в мой. Идеально поровну. Миллиметров по десять до краёв, хоть линейкой проверяй. Профессионал. В штатском.
– Ну что, на посошок? Костя, а ты сможешь – как чай?
Мой сильнейший номер: Белый помнил и это.
Достал из холодильника чайную заварку, долил стакан доверху. Всплыли строки:
По несчастью или к счастью
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места[1].
Пил мелкими глотками, смакуя, с короткими перерывами. Со стороны казалось: вовсе не водка.
Нет, ребяты-демократы, – только чай.
Да, возраст и длительное отсутствие практики сказывались. Но я выдержал испытание, растянул минут на пять. Правда, глаза сочились слезами, а горло сжимали спазмы. Понятно, зачем Белому прикол с «чаем». Для психологии. Лучше всего запоминается последняя фраза. Штирлиц грёбаный.