Подбитый мной воробей лежал, оттопырив лапки, и я подумал, что убил несчастное животное. На ладонях выступил холодный пот, и закружилась голова. «Хоть бы не разреветься на виду у всего двора», – промелькнуло у меня в голове, хотя, помимо меня и птиц, на улице не было решительно никого. Я сел на корточки и прикусил губы.
Вблизи воробышек выглядел еще более маленьким и хрупким, чем обычно. Казалось, что он весит не больше перышка и что кости его сделаны из тонких прутиков соломы. Предательская слеза все же выкатилась из моего глаза и капнула в серую пыль. Сам не зная зачем, я вытянул дрожащий палец и легонько ткнул свою невинную жертву в грудь.
И тут произошло чудо. Как от прикосновения волшебника, воробей ожил. Он открыл маленькие черные глаза, разинул клюв и слегка повел крылом. От изумления я уставился на него, как на дракончика, вылупившегося вместо цыпленка из скорлупы на моих глазах.
– Ты что там делаешь, негодяй кошачий?! – Вывел меня из транса скрипучий, как ржавая пила, голос вернувшейся бабульки.
Мне хотелось поразмыслить, почему я был именно кошачьим негодяем, но времени не было. Я как можно бережнее схватил воробышка, уже предпринимающего тщетные попытки встать, и пустился бежать в дом.
Еле открыв дверь в квартиру застревающим ключом, я ввалился в темный коридор, оттолкнул пинком противно замяукавшую Клеопатру, проскочил в свою комнату и забаррикадировался изнутри стулом. Дома не было никого, кроме Клеопатры, но эта зараза недавно научилась открывать закрытые двери, кидаясь на ручки.
Воробышек шатаясь сидел на столе и с такой паникой на меня таращился, что я не на шутку испугался за его сердце.
– Спокойно, спокойно, дружище, все будет хорошо, – уверил я его и принялся потрошить свои шкафы.
Вернее, не совсем мои. В мою комнату сносился весь хлам, который лень было выбросить. Мои трусы лежали посреди кучи якобы французского мыла, которым было жалко пользоваться, а ботинки среди горы пустых обувных коробок, которые могли бы когда-нибудь пригодиться при переезде. Это при том, что не только я, но уже и папа родился в этой квартире, и о переезде речи еще никогда и ни разу не заходило. Тем более что тогда папа бы нас никогда больше не нашел.
В конце концов я продемонстрировал своему новому питомцу его жилье. Картонную коробку, набитую ватой и разноцветными ленточками. Он не выразил восторга, но сопротивляться тоже не мог, так что я усадил его в эту красоту и поставил на подоконник.