– На кого?
– На кабана, на медведя, на волка, на горного козла…
– Ты любишь охотиться?
– А как же, друг. Больше всего на свете. У нас в деревне все – охотники. А ты что, не любишь?
– Нет, – ответил Роберт Джордан. – Мне не нравится убивать животных.
– А мне, наоборот, не нравится убивать людей, – сказал старик.
– Никому не нравится, если у него с головой все в порядке, – сказал Роберт Джордан. – Но когда необходимо, я не возражаю. Когда ради общей цели.
– Ну, это другое дело, – сказал Ансельмо. – У меня в доме – когда у меня еще был дом, теперь-то его нет – висели клыки кабана, которого я застрелил в лесу у подножия гор. А еще у меня были волчьи шкуры. Волков я убил зимой, гнался за ними по снегу. Один был здоровенный, я его застрелил как-то под вечер в ноябре на краю деревни, когда возвращался домой. У меня на полу лежало четыре волчьих шкуры, вытоптанные уже, но все равно – волчьи шкуры. А еще висели козлиные рога, того козла я убил высоко в Сьерре. И еще у меня было чучело орла, его мне сделал один чучельник в Авиле: крылья вразмах, глаза желтые, прямо как у настоящего живого орла. Очень красивая была вещь. И мне приятно было на все это смотреть.
– Ну да, – сказал Роберт Джордан.
– А на двери церкви в моей деревне была прибита лапа медведя, которого я завалил весной: я его увидел на склоне в снегу, он этой самой лапой бревно ворочал.
– Когда это было?
– Шесть лет назад. И каждый раз, когда я видел эту прибитую к двери лапу, она мне казалась человеческой рукой, только с длинными когтями, и мне было очень приятно.
– Гордился?
– Да, гордился, когда вспоминал, как встретился с медведем тогда, ранней весной на склоне. А вот когда человека, такого же, как ты сам, убиваешь, ничего хорошего в памяти не остается.
– Ну да, его лапу к церковной двери не прибьешь, – заметил Роберт Джордан.
– Не прибьешь. Такую дикость и представить себе невозможно. Хоть человеческая рука и похожа на медвежью лапу.
– Да и грудь человека напоминает грудь медведя, – сказал Роберт Джордан. – Если шкуру содрать, видно, что у них много одинаковых мышц.
– Да, – согласился Ансельмо. – Цыгане верят, что медведь человеку брат.
– Американские индейцы тоже. Поэтому, когда они убивают медведя, они винятся и просят у него прощения. А потом оставляют его голову на дереве и, прежде чем уйти, опять просят у него прощения.