Во славу святой мученицы Сьюзен Аткинс, неужто кому-то из них удалось спастись, вплавь пересечь океан, и мистическим образом оказаться под окнами муниципального крематория за долю секунды до намеченного сожжения?
А ведь из Начо получился знатный покойник.
Ладненький и аккуратный – всем прочим на зависть.
Но сейчас этот покойник сидит напротив, гниет и потирает скулу своими желтушными пальцами. Алкоголь всегда считался славным спасением от реальности; в самом деле, я всегда полагал зеленых чертиков и штурмовиков СС, допускаемых белочкой в реальность по эту сторону зеркала, более приятными собеседниками, чем мертвые приятели.
Начо заказывает черничный пирог, кофе во френче и, в ожидании заказа, таращит на меня свои пустые глазницы.
– Вчера я съел проститутку, Суфьян. Купил, как дешевый рамен в китайской забегаловке, переспал и съел.
Мертвым не нужно дышать, и курение превращается в абсолютно бессмысленный перфоманс. Я смотрю на Начо, Начо «смотрит» на меня. В его пальцах зажата сигарета, губы – неправдоподобно белые – потрескались.
– Ты должен мне денег, засранец.
Щелк-щелк зажигалкой; даже интересно, как он умудрится от нее прикурить?
– Вчера я спускался в метро, представляешь, Суфьян? Не здесь, но за много миль отсюда, если взять к западу от Гринвича. Я шел пешком от самой обсерватории, пока не увидел океан. Я шел пешком, а после кто-то нес меня за пазухой. И пазуха была похожа на темный и тесный ящик, Суфьян, как каждая твоя каморка из тех, в которых ты прячешься от солнца, словно старый и мерзкий червяк. Даже та, другая, на задворках электростанций…
Обгорела бумага, табачная крошка просыпалась на его брюки. Костюм-тройка.
Ни разу за всю свою жизнь он не одевался настолько изящно и дорого.
У мертвых есть определенный шик, даже у таких подонков, как Начо.
– Ты всегда был брюзгой. При жизни – более обаятельным. Наши партнеры тебя любили… и женщины тебя тоже любили. Мои женщины. Теперь ты мертв. И, мне кажется, тебе стоило бы покончить с этим раз и навсегда. Ты должен был быть мельче воздуха, и болтаться где-то на уровне облаков. Ты – пыль, Начо, тебя больше не существует… и ты все еще должен мне денег.
Я всегда умел ценить своих друзей. В смысле потенциальных возможностей, извлекаемых из их наличия. Но отчего-то всегда получалось так, что большая часть возможностей поворачивалась ко мне задницей, и все положенные ей сливки обыкновенно снимались «друзьями» уже с меня. В виде услуг. Или денег.