В горле першит, но из всей влаги мира сейчас мне доступны разве что только кроткие ручейки на жидкокристаллическом дисплее. Этот славный привкус технической революции, созидающий новую иллюзорность утопии, недостижимой и глянцевой даже в самом своем революционно-левацком виде. А все потому, что поглощение реальности началось не вчера и не десяток лет тому назад: сладостная эмпатия и подмена понятий. Я наблюдал все эти выверты и склонности к свободному падению со школьной скамьи. И только собственная наивистская дурость не давала мне возможности скатиться в оголтелую мизантропию… о, разряженный воздух облачных ландшафтов, да я же тот еще чертов романтик, испытывающий перегрузки и гравитации в серебристой умилительности воздушных знаков, оставленных в конце абзаца тем, кто будет способен вычесть из них формулу окончательного освобождения. Как Будда, помысливший недеяние и нежность, заключенные в судорожном сокращении паучьей лапки.
На детской площадке в тупичке между школой и автобусной остановкой, не успевшей пока еще стать местом боевых действий между блуждающими бандочками озабоченных подростков маленький мальчик сидит в песочнице и разглядывает перепачканную песком ладошку.
Он похож на взъерошенную птицу, шесть лет назад спросонья выпавшую из гнезда, да так и не сподобившуюся вернуться.
Когда я спрыгиваю с качелей, потянувшись крылатой своей тенью, маленький мальчик смотрит на меня.
Он говорит мне, это случилось много лет тому назад.
Или – вперед, тут ведь все дело в точке зрения, не более.
Просто время замерло и побежало в другую сторону.
Оно пожирало день за днем, год за годом: влюбленности, заблуждения, слова и мысли.
Шаги, прикосновения, пробуждения – вместе и порознь.
Каждая частичка оставалась «Вне».
А время просто бежало в обратную сторону.
Маленький мальчик потянулся к моей тени.
Все, что осталось сейчас – детская площадка с качелями.
И каждое новое вчера, которое с тобой еще не случилось.
Он выбрался из песочницы, закутался в мою тень и уснул на траве, свернувшись калачиком.
Даже если все это ложь —
кому какое до нее дело?
Кефлавик.
Кто-то спиздил мой багаж.
В Лондоне.
С не меньшей вероятностью я мог его забыть. Такое случалось дважды, и каждый раз оборачивался познавательной одиссеей – контрапунктом… но если ты уже начал диктовать реальность собственной истории, выученной с чужих слов, но все так же остающейся твоей до последнего рефлекса, и движение / бегство запустилось восвояси нерва, не стоит упускать момента освобождения, не правда ли, деточки?