– Слушай, Трепач, давай уж понесем тело вместе, неохота мне торчать здесь до самого рассвета, того и гляди нас застукают гвардейцы с мертвяком в обнимку.
– Да, да, Вертлявый, лучше убраться поскорее, не ровен час, угодим на виселицу за то, что не совершали.
Они выволокли несчастного Жака из повозки и потащили его вдоль берега, пригибаясь как можно ниже. Ноги их скользили по размокшей земле, прислужники Перрена шепотом чертыхались и поминали недобрым словом хозяина, что навязал им опасный груз. Вот наконец и тихая заводь, высокая трава скрывает из виду, а вонь от нечистот избавила это место даже от самой завалящей лодки. Вокруг лишь обломки дерева от обшивки судна, да мусор, что прибило к берегу. Метью и Ашиль опустили Красавчика на землю и поспешили утереть мокрые от пота и дождя лица.
– Как думаешь, Вертлявый, не забрать ли попону? Она еще крепкая, сгодится на что – нибудь.
– И то дело, хозяину скажем, что сплавили бедолагу прямо в ней, вместо савана, а попону продадим старьевщику Вателю.
Но стоило им потянуть промокшую ткань, как из – под нее послышался тихий стон.
– Ох, Святой Марциал! Он еще жив! – Побледнев, прошептал Метью.
– Тихо, ты, тупоголовый осел! Ты бы еще завизжал, как девчонка при виде мыши. Может, и жив, но вскорости непременно помрет. Помоги мне столкнуть тело в воду, бедняга Красавчик потонет и смерть его будет легкой.
Трепач послушно подтащил раненого к самой кромке берега, и тихий всплеск воды убедил их, что дело сделано.
– Ай, Вертлявый! А попона – то?
– Да ну ее, пусть уж пропадает, не полезем же мы в реку за старой тряпкой. И уж по совести, Трепач, не больно мне охота любоваться на беднягу Красавчика. Мы с ним не раз ходили на дело, и парень он был ловкий и не трусливый.
– Ты прав, Ашиль, я ведь когда – то сам привез его и Хромушу из деревни, тогда он был еще совсем желторотым. Жаль, что с ним такая беда приключилась.
– Да все мы когда – то помрем, уж такая наша участь, на его месте, я не стал бы держать на нас зла.
– Это верно, Вертлявый, нашей вины нет. Видно, час его пробил, тут уж ничего не поделаешь.
Метью снял шляпу и осенил себя крестом. Глядя на него, и Вертлявый торопливо перекрестился, и оба поспешили скрыться в промозглой темноте ночи.
Потихоньку ночное небо очистилось от туч, что закрывали его с самого утра, и луна повисла над рекой, окрашивая легкую рябь в серебряный цвет. Вдоль берега, чавкая по грязи башмаками, осторожно двигались двое: маленькая, словно девочка – подросток, старушонка и огромный детина, неповоротливый как медведь.