– Там скрипка? – спросила она звенящим требовательным голосом.
Человек минуту смотрел на ребенка, словно не понимая. Потом кивнул.
– Покажи, – сказала девочка.
– Зачем?
– Я хочу посмотреть.
Скрипач колебался мгновение, потом он открыл футляр и вынул инструмент. Скрипка была завернута в шелковый лоскут фиолетового цвета. Он осторожно развернул лоскут.
Девочка долго смотрела на скрипку. Потом она тихонько подняла руку и потрогала струны.
– Почему ты не играешь? – спросила она.
Скрипач не отвечал.
– Сыграй что-нибудь, – повторила девочка.
– Мириам! – крикнула из другого угла комнаты женщина с грудным ребенком на коленях. Ее голос звучал тихо и подавленно. – Иди ко мне, Мириам!
Девочка не слушала. Она смотрела на скрипача.
– Ты не умеешь играть?
– Я умею играть, но…
– Почему же ты тогда не играешь?
Скрипач смущенно огляделся. Его большая разработанная ладонь обнимала гриф инструмента. Люди начали обращать на него внимание. Он не знал, куда смотреть.
– Я же не могу здесь играть, – заявил он наконец.
– Почему? – спросила девочка. – Поиграй. Здесь скучно.
– Мириам! – крикнула мать.
– Ребенок прав, – сказал старик со шрамом, сидевший около скрипача. – Сыграйте. Может быть, это немного отвлечет нас всех. Это ведь, очевидно, не запрещается.
Скрипач колебался еще мгновение. Потом он вынул из футляра смычок, подтянул его и положил скрипку на плечо. Чистый ясный звук поплыл по комнате.
У Керна было такое ощущение, словно что-то коснулось его. Словно чья-то рука что-то перевернула в нем. Он пытался сопротивляться – и не мог. Он чувствовал это кожей. Она вдруг стянулась, как в ознобе. Потом расправилась, и осталось только тепло.
Дверь кабинета отворилась. Появилась голова секретаря. Он вышел в приемную, оставив дверь в кабинет открытой. Дверь была ярко освещена. В кабинете уже горел свет. Маленькая искривленная фигурка секретаря вырисовывалась в дверном проеме темным пятном. Он, видно, хотел что-то сказать, но ничего не сказал. Он слушал, склонив голову на плечо. Медленно и бесшумно, словно ее притворила невидимая рука, дверь за ним закрылась. Осталась только скрипка. Она заполнила тяжелый мертвый воздух комнаты, и казалось, что все изменилось, что немое одиночество многих маленьких существ, сгорбившихся в тени стен, слилось в одну великую печаль, в один общий жалобный стон.