Нет насекомого более ядовитого, чем маленький представитель творческой профессии.
Как ни боится человек смерти, а каждый умирает героически, не отступив.
Посмотрев кому-то в глаза, как будто привязываешь его к себе на эту нитку, поводок взгляда.
Когда мне пытаются сесть на шею, я с готовностью подставляю ее – для того, чтобы человек понял, на что он садится. А вдруг он сделал это нечаянно? И когда он садится удобнее, я без сожаления сбрасываю его и ухожу. Пусть довольствуется грубым смыслом, если не хотел диалога.
Существование высших сил доказывается разгулом низших.
С какого-то момента Россия вместо мускулов стала обрастать опухолями.
Встречая человека, которого давно, несколько лет, не видел, поражаешься – жив! Как будто он остался жить там, давно, и не имеет своей собственной жизни, а только ту, которая связана с тобой.
Почему русский человек так яростно, горько реагирует на тупость окружающих, на их несовершенство? Потому что он в большей степени часть организма нации, чем европейцы. Иначе он был бы счастлив жить среди дураков и негодяев, счастлив своей избранностью.
О степени одиночества надо судить не по жалобам, не по словам. О том, как неинтересны люди, не решаешься сказать никому.
В работе Бога нет лишних движений.
К вопросу о Боге: он или есть, или его нет.
Если он есть, то нет вопросов.
Если нет, то тем более.
Все вопросы в промежутке: или – или.
Но если и там, и там нет вопросов, то как они могут быть здесь?
Я в жизни, как в эмиграции.
В доме великана карлика знобит.
Все проходит. И голод, и наслаждения. Не проходит только предощущение счастья.
Жизнь постоянно вышучивает нас. Но у нее мрачное чувство юмора: от этого ее смеха волосы шевелятся.
В открытое печное устье на огонь можно смотреть часами, как в экран телевизора. С той разницей, что знание возникает принципиально иное.
3 % людей являются генераторами идей. Это очень много. Это так много, что приходит мысль о том, что остальные 97 % эти идеи разрушают.
Где оканчивается упорство и начинается упрямство? Где граница патриотизма и национализма? Кто охраняет целомудрие от ханжества?
Между смешным и глубоким выбора нет – конечно, глубокое. Так же как между смешным и серьезным – конечно, смешное.
Время такое – пальцы гитариста никак не дотянутся до струн.
Если попытаться одним словом определить эпохи, то начало века – безволие. До Второй мировой войны – истерика. После войны – распад. Сейчас – безвкусие.