За руку отводит Горчичникова в спальню. Закрывает за собой двери.
Коляскин усмехается. Глядя в потолок, посвистывает. Затем берет книгу, подходит к двери.
Коляскин (читает). «Кашляют ли рыбы? Да еще как! К такому выводу пришли американские ученые. Как оказалось, рыбы в загрязненной воде кашляют и хрипят. По интенсивности рыбьего кашля можно судить о степени загрязнения воды в реке, озере либо морском заливе. Услышать рыбий кашель можно только с помощью специальной аппаратуры».
Пауза.
Ну ладно, Алена. (Пауза.) Ладно, я говорю! Хорош! Пора ехать!
Дверь открывается, входит Горчичников.
Горчичников (Тимофеевой). Так он не поймет, Алена Васильевна. Этим мы как бы подстраиваемся, тогда как надо жить естественно, без оглядки. (Коляскину.) Напрасно вы думаете, Петр Викторович, что все в жизни либо со знаком минус, либо со знаком плюс. Вот я в ваших глазах как бы чудак, а во мне, как оказалось, есть качества, интеллектуальные и душевные, которые в считанные минуты…
Коляскин неожиданно бьет Горчичникова ладонью в лоб. Тот летит под стол.
Коляскин. Качества в нем!.. Завез в свою деревню, издевается!.. Ты в гости приглашаешь, так знай, что чужая жена – не твоя! Понял?.. Заполоскал, заполоскал! Я всяких видал студентов! Одного кандидата даже через Львиный мостик гнал!.. У-у!
Хватает Тимофееву за руку, тащит из дома.
Горчичников (сидя на полу). Конец… всему конец!
Голос Тимофеевой. Я вернусь, Анатолий!.. Жди!..
Голос Коляскина. Жди, жди! Я тогда вас всех спалю!
Голос Тимофеевой (удаляясь). Анатолий!.. Я вернусь!
Голос Коляскина (удаляясь). Устрою вам… атомный полигон!..
Пауза.
Горчичников (поднимая руку). Нет!.. Это неразрешимо!
Отец, 65 лет
Сын, 40 лет
Несколько бревен лежат на снегу. Слева крыльцо дома. Справа, за заплотом из горбыля, – стайка. Из нее, из-за закрытых дверей, поднимается парок – значит, там стоит корова. За стайкой видны молодые, голые сейчас лиственницы, деревянная дощатая крыша больницы.
На переднем плане – козлы. На них лежит снег.
Входит отец с двуручной пилой на плече. Отец сутуловат, хмур, раздражителен. Он в старой телогрейке, застегнутой на две сохранившиеся пуговицы, в подшитых валенках и суконной шапке с завернутыми ушами.
Отец садится на козлы, смахнув рукавицей снег, достает папиросы, закуривает. Он не столько курит, сколько надувается от негодования. Бросает свирепые взгляды на крыльцо. Наконец не выдерживает.