В раздевалке нас навестил руководитель, и первыми его словами были: «Что же ты?! Ну что же ты?! Как ты мог?! Ты же совсем не готов?!»
И тут Балерина спокойным голосом послал его подальше. Врагов у него не было, хотя он был грубоват, а с нами, со статистами, и вообще не церемонился. Но он не был хамом, и ему прощали. Его, может быть, даже любили за эту грубость. Не знаю, как это объяснить. Но никто не обижался, если он, например, на сборах появлялся позже и занимал место, которое ему нравилось, хотя бы там уже кто-то был. В общении с такими людьми есть, видимо, подсознательная вера в то, что они делают все правильно, что так и надо поступать ему, небывалому, уникальному, суперзвезде. Но руководителей даже и он еще никуда не посылал. Может, по водов не было.
Когда на человека что-то валится, то валится не в одиночку. Есть какое-то сцепление несчастий, которое до поры до времени ждет каждого, чтобы рухнуть. Так и с Балериной. Умей он проигрывать, затаился бы, окреп, не стартовал месяц-полтора. А он на каком-то совещании снова вспылил, и извиняться не стал, а, вспылив, заявил, что один приносит очков больше, чем союзная республика, что никогда не был так готов, как сейчас, перед Олимпиадой, и, хотя не любит хвастать, а две медали привезет, и самой высокой пробы. Словом, пришлось руководителю обиду проглотить, а если вспомнить, что было дальше, то не отмщенной она не осталась.
Балерина и не восстановился-то толком, а уже добился того, чтобы попасть в единственном числе на небольшой, но представительный турнир за границу. За границу он ездил часто, и его там любили. Любили то, как он побеждал, из-за спин, вначале ковыряясь где-то в конце цепочки, а потом вдруг начиная обходить одного за другим. Особенно любил он этот трюк на полуторке. Там-то он растягивал удовольствие на весь последний круг. Причем на вираже обходил парочку отставших, а на противоположной прямой, где его было видно всем, разделывался с остальными.
И на этой-то разлюбезной своей полуторке он и решил реабилитироваться. Причем так, как не делал этого никогда прежде. Во всяком случае, с таким составом. Он сразу ушел в отрыв, и на шестистах метрах имел метров тридцать просвета. Шел явно на результат, на нокаут. Если бы ему удалось тогда выиграть, то написали бы «неожиданный тактический удар». А это был не удар, а гонор. Если ты действительно силен, то ты не задумываешься над тем, как выигрывать. Ты выигрываешь так, как тебе удобно. Если же начинаются поиски каких-то ударов, то твоя песня спета. Так и там. Компания собралась небольшая, но сильная. На предпоследней прямой они его съели. Сойди он в это время, схватись за бок, за ногу и сойди, – но нет. Он снова курочил себя и ломал, и был третьим, что в его положении уже был подвиг, но впервые в заметке о нем появился предлог «но».