– Просто подержи немного вместо меня, – сказал Таул. – Без него мне будет легче передвигаться.
Котте все-таки взял винтовку, но держал ее крайне осторожно, словно опасаясь, что скрытая в ней жестокость каким-то образом передастся и ему.
Таул полез вниз, к Парделу. Спуск занял некоторое время, потому что двигаться вниз было труднее, чем наверх. Жар конца времен, когда моргнул Бог, преобразил камни, и поверхность скал была очень хрупкой и крошащейся.
Таул постоянно слышал, как Пардел зовет на помощь. И ощущал его призывы. После того как ради выполнения поставленной перед ним задачи скальпели старейшин сделали его необожженным, его разум оглох, и внутренние чувства притупились. Однако какие-то остатки этих чувств продолжали воспринимать боль старика – повышенное давление, биение сердца и ощущение жара, словно за закрытой дверью.
Ноги Пардела действительно оказались сломанными. Как и рука, торчавшая под неестественным углом. Вся его грязная одежда была перепачкана кровью, стекавшей на камни и застывавшей под палящим солнцем. Маска его во время падения порвалась, обнажив его внутреннюю сущность, и перед Таулом предстала бледная, сморщенная красота истинного лица Пардела.
Это было унизительным позором, это нарушало все заветы. Умереть так – с лицом, устремленным в небо, лицом, открытым для падальщиков. Человек должен открывать свое истинное лицо только для Бога.
– Я принесу веревку. Мы тебя поднимем, – сказал Таул.
– Нет, – отозвался Пардел едва слышным вздохом.
Падение лишило его всех сил, и он мог только шептать, хотя разгоравшийся в голове Таула огонь говорил о том, что старик на самом деле кричит.
– Тогда что? – спросил Таул.
– Покой, – прошептал Пардел. – А когда и ты успокоишься, напомни мое имя Богу.
Таул кивнул и осторожно стянул с лица старика порванную маску, стараясь не встречаться с ним взглядом. Поврежденный латекс, когда-то тщательно отлитый по заданной форме, уже не восстановить.
Потом Таул снял свою собственную маску. Он даже не понимал, почему продолжал носить ее, после того как старейшины сделали его необожженным. В этом не было смысла, потому что в Тауле не осталось внутренней сущности, и его истинное лицо не имело значения.
Он прикрепил свою маску к лицу старика. Тот должен умереть с достоинством.
– Как ты это сделаешь? – прохрипел Пардел.