Некоторое время отец с дочерью бегают
по поляне, пытаясь поймать удравший шар; потом Маркус оставляет
Альбину с группкой гомонящих детей и возвращается ко мне, уже
издалека белозубо улыбаясь и разводя руками. Перехватываю
заинтересованные взгляды женщин, а то и девушек, расположившихся
неподалеку на скамьях и на траве. Наверняка со стороны мы выглядим
такой же семьей, привычно отдыхающей в парке…
- Хотел вам тоже принести шарик, но
ваш пони оказался слишком резвым! Уф! – Падает на плед рядом и
подает мне бутылку. - Вот вода.
- Спасибо. - Откручиваю колпачок с
бутылки, роняю небрежно: - Альбина показывала фото своей мамы.
[1] Чжимацу - обжаренные в масле
сладкие шарики из муки риса и кунжута.
Маркус садится на пледе, рассеянно
глядит на детей.
- Мы с Джией учились в одной школе. И
поженились практически сразу после выпуска. – У меня слегка
приподнимаются брови, и он торопится пояснить, хотя я ничего не
спрашиваю: - Нет, не по необходимости, в смысле, не из-за
незапланированной беременности, Аль родилась гораздо позже! Просто…
в сельской местности парень шестнадцати лет считается уже взрослым
мужиком, должен сам зарабатывать себе на жизнь. А нам с Джией
вообще не на кого было рассчитывать, кроме как друг на друга – ее
мать умерла как раз перед окончанием школы. Так что…
Я пытаюсь представить… пусть не себя,
а, например, нашу младшенькую, которая самозабвенно истерит из-за
любого запрета или сломанного ногтя, женой юного крестьянина, а
следом начинающего с нуля бизнесмена. Уж у них-то явно не было
никакого стартового капитала и поддержки влиятельной семьи… да
вообще никакой поддержки!.. а значит на протяжении многих лет –
только лишь полуголодное существование и работа без сна и
отдыха…
Словно подслушав мои мысли, Чэн
говорит:
- У нас была мечта: выбраться в
город, стать богатыми уважаемыми людьми. Мы почти ее осуществили,
уже жили в Сейко… Джия умерла внезапно.
Я собираюсь произнести что-то вроде
вечного дежурного «соболезную», но вместо этого зачем-то
спрашиваю:
- Вам ее очень не хватает?
Чэн рассматривает собственную руку
так внимательно, словно впервые ее видит: поворачивает,
сжимает-разжимает пальцы. Говорит просто:
- Она была моей первой любовью и моим
лучшим другом. Так что одно время мне было… - Тут он пожимает
плечами и умолкает: что говорить, и так все понятно. Я тоже молчу,
жалея, что вообще спросила; всё, хватит, давай уже без уточнений,
отчего она умерла и какой была при жизни! Зачем мне это? Чужая
жизнь, чужое горе… Чэн продолжает через долгую паузу: - Я виноват.
Я плохо о ней заботился. Но поклялся как следует заботиться о
дочери и своей будущей жене.