Дача оказалась домиком с малюсенькой кухней-коридором, одной комнатой и мансардой. Вместо системы отопления была большая кирпичная печь, она же служила разделением кухни с комнатой.
- Условия, конечно, не фонтан, но пару дней пересидеть можно, – опустил на пол пакеты с едой Рыжик. – Сейчас печь растоплю, чтобы сырость ушла, сразу станет веселей.
Пока Рыжик коптел над печкой, я вытащила из пакета палку колбасы, отгрызла немаленький такой кусок и начала осматривать свои новые апартаменты.
В комнате, обклеенной старыми выцветшими обоями, стояли два не менее старых дивана, шкаф с покосившимися дверями и стол с двумя стульями. Два маленьких окошечка наглухо задернуты короткими синими шторками в желтый цветочек.
Унылое зрелище, но мне сейчас не до переборов. Нужно радоваться тому, что есть, потому что это все, что есть, связано с моей новой жизнью.
- Готово! – радостно вскочил Рыжик, поглядывая на весело потрескивающую печь. – Через час просушится и потушим, а то жарко будет. Я сейчас воды накачаю, а ты, Ян, сваргань что-нибудь перекусить.
Сваргань…
Я посмотрела на надкушенную палку колбасы, так и оставшуюся у меня в руках.
Вот именно, что сваргань. Если дело и дальше так пойдет, то ты, Яночка, скоро даже готовить научишься.
Еще раз попытавшись успокоить себя, что здесь я пробуду не больше недели, я поплелась к пакетам «варганить».
Каждое движение, каждый взмах ресниц, небрежно заправленный локон темных волос за ухо, насмешливая полуулыбка одним краем губ - все это отдавалось теплом в сердце и душе. Хотелось подойти, обнять, поцеловать…
Вот только мои руки проходили сквозь ее тело, а она при этом странно замирала, словно прислушивалась к чему-то. Затем, мотнув головой, принималась за прежние дела.
Когда рыжий парень, которого Яна называла то Рыжик, то Игорь, уехал, Яна резко стала другой.
С нее мгновенно слетела вся веселость и беспечность, потухли озорство и смелость в глазах.
Опустив голову она вышла из дома и направилась вглубь небольшого сада.
Рыжик уехал возвращать одолженную машину, и я наконец выдохнула.
Раньше мне не приходилось изображать беспечность и веселость. Чередование беспричинного хорошего настроения с такой же радостью и истериками было нормальным моим состоянием в этом мире.
Впрочем, много чего было для меня обыденным и нормальным.