Выходим из мэрии. Идём спокойно, расслабленно даже. Наши
микроавтобусы стоят прямо перед входом. Хорошо хоть зевак нет, один
только залётный журналист с камерой, неизвестно откуда взявшийся.
Собственно, ясно откуда. Льют инфу мои соколы, продают журналюгам.
Вычислю кто, шкуру с живого спущу.
– Евгений Семёнович, Евгений Семёнович! Что вам
инкриминируют?
– Уберите постороннего! – приказываю я.
Двое орлов начинают оттеснять журналиста, но он не
успокаивается:
– Вы признаёте вину или это политический заказ? Кто
заинтересован в вашем смещении? Связано ли это с вашим конфликтом с
губернатором?!
Вот же, язык без костей! Как он успевает всё это выкрикнуть
всего за пару секунд? Происходит небольшая заминка. Пока журналиста
оттесняют в сторону, Женька на несколько мгновений остаётся без
присмотра, и этого оказывается достаточно, чтобы сделать то, что
ему точно никак нельзя делать.
Он толкает отвлёкшегося собровца и кидается в сторону. Ну,
спортсмен хренов, форма у него до сих пор хорошая, несмотря на
сидячую бюрократическую работу. Он моментально ускоряется и бежит к
углу здания.
Ну что ты творишь, Женёк, знаешь же, что никуда не денешься от
нас, только положение своё усугубишь! Ох, дурак! Да остановись
ты!
– Жека! – кричу я.
Да чтоб тебя! Краем глаза я замечаю, как собровец, стоящий рядом
со мной поднимает руку.
– Отставить! – ору я, что есть сил.
И одновременно с моим криком раздаётся глухой хлопок.
– Не стрелять! – всё ещё кричу я, но уже знаю, что поздно и
теперь ничего нельзя поправить.
Как в замедленном фильме, Женька дёргается и выгибается назад.
Его тело по инерции продолжает лететь вперёд, но только уже без
жизненной силы, в один миг лишившись внутреннего стержня. Я вижу,
как он медленно падает, раскинув руки, как со всего маху рушится в
свежий пушистый и нестерпимо белый снег и, дёрнувшись пару раз,
замирает.
Все звуки разом исчезают и только жуткий, воющий свист, как
тогда, после контузии, заполняет голову. Я бегу к Женьке, а мир
вокруг превращается в мутный и неразличимый рисунок.
– Жека, – шепчу я, пытаясь перевернуть его на спину.
Подбегают ребята, помогают мне, что-то говорят, кричат, но я не
слушаю, всматриваюсь в его лицо. На губах ещё пузырится красная
пена, но застывшие глаза неподвижны и устремлены в низкое серое
небо.