— Херня через плечо, Машуля, — фыркаю я, показывая средний палец взбешенному куратору, и утыкаюсь взглядом в экран смартфона. Вокруг, словно рой пчел, гудит недовольный ропот. — Хочешь валить — вали. Никто не держит. Ручки в ножки, и вперед в светлое будущее к вялым стручкам за дозу в подворотне.
Ее сухие, потрескавшиеся губы дрожат. Обхватив тоненькими ручонками собственные костлявые плечи, Маша всхлипывает и опускает голову.
Любые напоминания о прошлой жизни всегда болезненны — они точно клещ впиваются намертво и высасывают из тебя энергию, а в ответ впрыскивают в ранку токсины. Попытки организма бороться с проблемой бесполезны, пока не уничтожен источник инфекции.
Поднимаюсь и шагаю в сторону выхода.
На стенах грамоты, фотографии тех, кто справился и поборол зависимость. Останавливаюсь у очередного стенда, рассматриваю счастливые, безмятежные лица. Несколько трещин тянутся по белой штукатурке до потолка, словно сеть переплетенных линий жизни. Одни короче, другие гораздо длиннее — прямо как в нашем маленьком клубе неудачников.
За год, что я здесь, мы потеряли десять человек.
Младшему едва исполнилось восемнадцать лет.
На фотографии он красиво улыбается и стоит рядом с куратором. Сжимает жетон с цифрами «Триста шестьдесят пять» — количество дней без наркотиков. Целый год, который отделяет его старую жизнь от новой.
Макс вышел из центра наполненный жажды деятельности, а пару месяцев его нашли у клуба с использованным шприцем в крепко сжатых пальцах.
Некрасивая правда — изнанка любого наркомана. Хоть бывшего, хоть нет. Мы лечимся, сбегаем, возвращаемся, вновь ложимся на терапию и теряемся. И так по кругу, пока кто-то не разрывает его очередной дозой.
— Ник?
Отражение за стеклом стенда показывает приличного парня. На мне хорошая одежда из брендовых тканей, а из внешних данных — густые русые волосы, греческий нос, римский профиль, который отмечают фанатки мажоров и историй о любви с богатыми парнями.
Только в глазах — ни хрена, ни одной эмоции.
***
— Хорошие мальчики не должны плакать. Ты не знаешь? Маму раздражает твой голос. Пожалуйста, будь тише. Разве я не просила тебя?
Щеку обжигает удар, затем второй и третий.
Мне всего пять лет, подобные вещи не откладываются в памяти, но мозг фиксирует каждую деталь: перекошенное лицо матери, аромат ландыша, заполняющий легкие. Я ненавижу его, но хотя в этом нет смысла — мама всегда пахнет по-разному.