Группа захвата опаздывает.
Двадцать три минуты, а кавалерия не
мчится. Ни единого намёка на движуху — даже за пределами локации,
где я всё притормозил.
Прелесть.
Через пару сотен метров применяю
откат. И возвращаюсь на январское шоссе. Резко холодает. Кепку я
потерял в коридоре. А, может, и в кабинете. Штанина затвердела от
крови.
Портальная линза проступает на
обочине слева.
Сворачиваю с дороги, вхожу в зыбкое
ничто и оказываюсь прямо перед бампером автомобиля, в котором меня
дожидается Серебров.
***
Странное чувство — отслеживать
изменения в реальности.
Ты знаком с изначальной версией, а
потом видишь альтернативную ветку. Цепочка заново выстроенных
событий врастает в континуум и вытесняет старую линию.
Ярославцевы погибли одновременно с
сыном главы рода. Всё, что они разрушили, отстроилось. Те, кто
выжил, сидели по углам и не высовывались. Маша, которая искала в
Информе любые упоминания о врагах, была в шоке. Люди бесследно
исчезли.
В тот день, когда я с триумфом
прибыл в «Филимоново», у меня была назначена встреча с Кимберли.
Отпарившись в сауне, провалявшись около часа в джакузи и хорошенько
подкрепившись принесённым горничной обедом, я погрузился в Информ.
Упоминаний о серии загадочных убийств, выкосивших под корень
фамилию Ярославцевых, хватало. Дальше начиналась полная дичь.
Полиция открыла дело, но оно спускается на тормозах. Тайная
канцелярия отказалась что-либо комментировать. Дом Романовых принёс
официальные соболезнования...
Созвонившись с Машей, я выяснил, что
вторая жена Глеба, отдыхавшая с сыном где-то на Лазурном Берегу,
приняла решение не возвращаться в Россию. Людмилу, дочь младшей
сестры Глеба, вывезли в Новую Византию. Кроме того, имущество
Ярославцевых распродаётся через агентства недвижимости. Удалённо.
Не похоже, что нам собираются мстить — противник избрал эмиграцию.
Или, как модно сейчас говорить, релокацию.
После обеда позвонил Голицын.
В плане значились отдых и
расслабление, но пришлось забить на всё и ехать в Петергоф. Там у
меня попросили детальный отчёт о ноябрьской бойне, заставили
подписать бумагу о неразглашении и потребовали не лезть в прошлое
без согласования с Его Императорским Величеством. Голицын заверил,
что всё упрятано под сверхсекретные грифы, а полиция и на пушечный
выстрел к делу не подойдёт.