Дэйвор перехватывает пальцами моё запястье и, не спрашивая моего мнения, тянет за собой.
- Охрана! Кто-нибудь! Помогите! – Я упираюсь и кричу, но никто почему-то не спешит мне на помощь. Скорее даже наоборот. Посетители расступаются, освобождая дорогу мужчине, что силой тащит меня через весь холл к выходу. – Да отпусти ты!
Пинаю его со всей злости, и он вдруг разворачивается и замирает. По инерции я влетаю носом в его грудь. В мокрую, пропахшую коктейлем рубашку.
Одним стремительным движением Дэйвор обхватывает и сжимает пальцами мои скулы.
- Я купил тебя. Ты – моя собственность! – зло цедит он сквозь зубы. – Смирись!
- С ума сошёл? – произношу с трудом. Потому что разговаривать, когда твою челюсть вот-вот сломают или свернут, то ещё удовольствие. – Рабство уже отменили. Люди давно не покупают людей.
- Неужели? И кто же тебе сказал, что я человек?
Он усмехается криво и, глядя прямо в глаза, наклоняется ко мне. Жадно, до боли впивается в губы.
Не целует, нет.
Ставит клеймо, подтверждая право на покупку.
Чувствую, как по телу пробегает ток. Волна тепла зарождается где-то в груди и стекает в самый низ живота. Глаза начинают медленно закрываться.
Я отчётливо осознаю, что происходящее между нами неправильно. Это не любовь и не судьба. Это безумие.
И всё равно всем своим существом я растворяюсь в ощущениях. В руках Дэйвора. В его глазах. В поцелуе.
Я даже не сразу замечаю, что пальцы моего мужчины из видения больше не сдавливают, не причиняют боль. Лишь скользят то вниз, то вверх по щеке, лаская кожу.
Мир вокруг нас неумолимо сужается до размеров одной этой ласки. И до размеров объятий.
Все неприятности и проблемы, включая события и новости сегодняшнего дня, отступают на задний план и становятся несущественными…
До того момента, когда над моим ухом раздаётся назойливое жужжание.
Мы с Дэйвором одновременно вздрагиваем и возвращаемся в реальность. Он отпускает меня, но желания бежать больше нет.
- Что это за звук? – кривлюсь я от непрекращающегося жужжания.
- Мой браслет. – Дэйвор выглядит недовольным. Кажется, он слегка злится, что нас так бесцеремонно прерывают на самом пике. – Прости, Лирея. Я должен ответить.
Он приподнимает рукав, что-то нажимает на зеленоватой полоске неизвестного мне металла, обхватывающего запястье, и чуть наклоняет голову.