Я попробовал слезть с кровати, но
ногу прострелила дикая боль. На голени оказалось огромное пятно
йода, намазанное вокруг кривой раны, из которой торчали обрывки
нитей. Любое движение ногой причиняло сильную боль, запускавшую
нестерпимый зуд в ране. Однако, крови не было, рана была
продезинфицирована и зашита, а значит, я должен быть благодарен
этим людям.
Превозмогая боль, я добрался до миски
с ложкой и за полминуты умял горячий бульон с кусочком куриного
мяса размером с мизинец и несколькими макаронинами. Это блюдо
показалось мне божественным.
Затем потянулись дни карантина. Я
спал практически все время. Три раза в день приходил новый человек,
давал еду, забирал ведро с нечистотами, вечером зажигал свечу. Я
напряженно вглядывался в лица дежурных, пытаясь понять их отношение
ко мне, разгадать то, что меня ожидает. Но первые несколько дней
спускались обычные мужчины и женщины средних лет с одинаковым
сосредоточенным выражением на лице, не кидая на меня ни взгляда.
Все они были одеты в однотонные мешковатые одежды, грубо сшитые из
кусков ткани разных фасонов и оттенков. Одна из них спускалась в
маске и перчатках.
На пятый день я уже отоспался и
ощутил, как возвращаются глубоко загнанные эмоции: скука и
любопытство. Я стал бродить по периметру клетки, прихрамывая на
больную ногу и рассматривая каждый ящик, каждый мешок, подолгу
смотря на икону, потому что больше смотреть было не на что.
К концу первой недели я получил
долгожданное разнообразие: очередная дежурная – полноватая женщина
с короткой стрижкой, похожая на мою первую классную
руководительницу, повела себя совсем не так, как все остальные. Она
остановилась перед клеткой, держа миску с супом, и просто глядела
на меня. Я поежился, прочитав на ее лице выражение ненависти.
Затем она взяла ложку и
демонстративно съела весь суп. Облизала ложку и швырнула тарелку в
клетку.
То же самое повторилось и в обед. И в
ужин. Свечу вечером она не зажгла.
Ночью я лежал в темноте, стараясь
уснуть и не обращать внимания на воющий от пустоты живот. Стало
понятно, что здесь мне будут рады не все.
Всю следующую неделю дежурные
продолжили меняться, и я больше не встретил Училку. Все остальные
вели себя одинаково и не позволяли себе такого выражения чувств. Я
ел, спал, смотрел на икону и пулеметные ленты, ел, спал, смотрел на
потолок. Иногда в голову начинали стучаться мысли, предлагая
обдумать обстановку, сделать предположения и выводы из увиденного,
но тут же начинало ломить висок, и я просто прогонял их.