Охрана проводила меня и, проверив туалет, осталась за дверью. Санузел рассчитан на несколько человек, но я одна и никто не войдет – мои парни не пропустят.
Я оперлась на раковину и часто дышала, глядя в зеркало. Перед глазами плыло, в голове шумело. Меня вот-вот стошнит… Давно я не напивалась, только не при Эмиле, он ненавидел пьянство. Мой любимый Эмиль с кучей принципов и тараканов… Где ты теперь? Как ты там, любимый? Все ли у тебя хорошо, и если правду говорят, что душа не умирает, может быть, ты видишь меня? Смотришь, как твоя пьяная жена давится слезами в туалете, подыхая от тоски по тебе. Через много лет, когда я умру, верю, мы встретимся, ну а пока могу молиться, ждать и страдать…
Теперь понимаю, из чего берется пустота. Откуда она начинается.
– За что? – навернулись слезы и медленно растеклись, размывая тушь. – Почему это случилось со мной?!
Этот вопрос жрет, превращает в сжатую пружину: почему именно я?!
– Почему? – проорала я, схватила корзину с мусором и швырнула в зеркало. По моему отражению пошли трещины. Я выглядела как фурия: растрепанная, в черном платье, очень бледная, с красным ртом. Мусор разлетелся по кафелю, а корзина с грохотом упало на пол. Желудок болезненно сжался, то ли от истерики, то ли выпивки слишком много. Я бросилась руками на край раковины, мощный спазм согнул пополам и, наконец, меня стошнило.
Позади раздался шорох двери. Я раскашлялась, вытирая рот.
– Дина, – Андрей подхватил меня за плечи и отвел волосы назад. – Тебе плохо?
Иди отсюда... К своей девчонке. Я что-то пробормотала, зажмурилась: меня сильно качало.
– Иди сюда, – он набрал в горсть воды, сложив лодочкой, умыл. Макияж и так было не спасти, теперь все размазано. Андрей прижал к себе мою голову, и я упала в его объятья, задыхаясь от рыданий. Как же отвратительно я себя чувствовала: растоптанной, больной и гадкой.
– Мне плохо, – прохрипела я. – Плохо, Андрей.
– Знаю… Всё образуется, – он гладил худую спину, а когда вздрагивала, целовал темя. – Меня так же штормило, когда Оксанка умерла. Я столько глупостей наделал…
Андрей убрал волосы, прилипшие к заплаканному лицу, оторвал бумажное полотенце, и принялся промокать раскисшую косметику. Вблизи он казался безумно красивым. Несмотря на дефекты, покалеченный рот и взгляд убийцы. Он меня не осуждал. Когда-то его разъедала та же чернота, что и меня сейчас. Он не скажет «так не бывает» или «забудь и живи».