– Ничего странного мы не видели, – спокойно ответила Мария Дмитриевна. – Надеюсь, можно ехать?
– Следуйте, – разрешил вахмистр и козырнул.
– Извините. Служба-с…
Драгуны удалились рысью, оставив облако пыли.
– Трогай, Ларион, – распорядилась Менделеева, и бричка покатила.
Братья привстали, глядя на удалявшихся всадников. Затем возбужденно спросили:
– Кого они ищут?
– Успокойтесь. Я знаю столько же, сколько и вы.
Мать откинулась на спинку сиденья и замолчала.
Миновали ещё одну деревню. Ветер донёс от крестьянских дворов запах навоза и сена. На поле бабы жали серпами рожь, вязали снопы. Позади жниц высились золотистые копны. Поодаль виднелось гумно. Из его распахнутых дверей долетали звуки молотьбы.
За Ровдушкой потянулось редколесье, сменившееся чащей. Менделеевская бричка догнала громоздкий рыдван, который тащила четверка битюгов, запряжённых попарно цугом. На правой передней лошади ехал верхом юный форейтор, облачённый в малиновый суконный мундир с блестящими пуговицами и синие канифасовые панталоны. Рядом с возницей на козлах сидел мрачный слуга в черкеске и ружьём за плечами. К поясу был прикреплён кинжал.
Занавеска в окне кареты отодвинулась, и выглянуло лунообразное мужское лицо. Пассажир снисходительно поздоровался с Марией Дмитриевной.
Когда рыдван остался позади, Митя полюбопытствовал:
– Маменька, кому принадлежит эта колымага и кто этот толстяк?
– Сосед наш, помещик Нефёдьев Аристарх Григорьевич. Кажется, в Тобольск выбрался, – ответила мать, и по тону чувствовалось, что владелец рыдвана ей несимпатичен.
– Судя по всему, он – важный барин? – спросил Паша.
– Да, богат, а спесив ещё больше! – был ответ. – Его считают человеком ограниченным. Впрочем, обдирать своих крестьян у Нефёдьева ума хватает…
Мария Дмитриевна смолкла: позади, за поворотом дороги, раздались шум, треск упавшего дерева, крики. Грохнуло несколько выстрелов. Залилась яростным лаем собака. Мальчики встревожились. Менделеева перекрестилась и толкнула кучера:
– Вперёд! Быстрее!
Ларион взмахнул кнутом. Он и сам сообразил: что-то случилось. С четверть часа раздавался мерный стук копыт. Кони шли рысью, пока не утомились. Кучер их больше не понукал. Снова стал слышен стрекот кузнечиков.
Братья рассмеялись. Улыбалась и мать. Однако вскоре посерьёзнела и посоветовала прекратить смех.