Но оборотни, являвшиеся не постоянными обитателями, а скорее пришлыми беспредельщиками, не считали нужным в чём-либо себя ограничивать. Таким образом, оборотень, к примеру, мог со спокойной душой загрызть человека, а после переждать в ином обличье, продолжая убивать ради убийства тогда, когда это возможно совершать без риска для себя. И проблемы обычных волков, неизбежно принявших бы на свои шкуры всю мощь человеческого гнева, беспокоили его в самую последнюю очередь.
Более того, убитый волками оборотень мог принять перед смертью человеческое обличье, что снова создавало те же самые проблемы, из-за чего даже и подобные крайние меры требовали высокой осмотрительности, чтобы не стать причиной нежелательных последствий. Не говоря уже о том, что, съев оборотня, волки одновременно становились и каннибалами, и людоедами, что сильно вредило психике, вынуждая и далее пожирать как людей, так и себе подобных.
При этом оборотень, в силу своего человеческого происхождения, как правило, выделялся ростом на фоне обычных волков, поскольку масса тела оставалась неизменной при любой форме. Вместе с тем, если продолжительность жизни простого волка зачастую не превышала пятнадцати лет, а начиная с десяти лет, уже обнаруживались признаки старости, то продолжительность жизни оборотня соответствовала человеческой. И, разумеется, за все эти долгие годы оборотень набирался немалого опыта, при этом не прекращая осложнять жизнь коренным обитателям леса. Хотя, так или иначе, даже опыт долгой жизни не компенсировал самому смышлёному оборотню отсутствие некоторых знаний и черт, которыми могли обладать исключительно настоящие волки, которые появились на свет и выросли в настоящей волчьей стае.
Как бы то ни было, о том, что укушенный оборотнем человек рискует перенять его заразу, начав обращаться в волка, слышали многие. Однако у ликантропа имелось две ипостаси, и принцип работал в обе стороны, а укушенный оборотнем волк рисковал начать обращаться в человека. Возможно, укуси волка оборотень-медведь – тот начал бы обращаться заодно и в медведя, но в здешних краях таковых отродясь не водилось.
…Первые дни были особенно тяжёлыми. Шерсть осыпалась, обнажая розовую кожу. Хвост бесследно исчез, втянувшись в позвоночник, претерпевший и иные изменения. Конечности поменяли форму, сделав привычную ходьбу неудобной, а бег так и вовсе невозможным. Мощные волчьи клыки сменились немощными человеческими зубами. Нос уменьшился в размерах, нюх пропал, а вместе с ним исчезло и всё многообразие оттенков, превышавшее человеческие возможности в сорок миллионов раз: утрата основного инструмента, превосходившего по значимости даже острый волчий слух (который, впрочем, пропал также) уже сама по себе была настоящей пыткой…