Беседы с шахматным психологом - страница 25

Шрифт
Интервал


В этой книге мы еще не раз встретимся с творческими откровениями этих американцев. И поверьте: это хорошие новости!

– Выходит, что весь секрет побед – в наличии «победных картинок» в подсознании шахматистов?

– «Победные картинки» подталкивают к победе, но шахматист не должен забывать о своем общем шахматно-профессиональном совершенствовании, т. к. только будучи мастером, можно показывать мастерскую игру.

– Честно признайтесь, почему вы не любите работать с гроссмейстерами?

– Потому что я сам не гроссмейстер, и мне сложно понять, о чем и как они думают.

– Мне кажется, вы лукавите.

– Гроссмейстер – это уже сложившийся организм, в большинстве случаев достигший апогея в своем развитии. Здесь уже трудно что-то менять, т. к. у каждого из них есть свои собственные психологические наработки, приведшие их к успеху. Если я подойду к опытному рыболову и начну ему говорить, что он – несомненный мастер ужения рыбы, но есть способы, которые приведут к еще большей результативности, думаю, он меня не поймет.

– А кандидат или мастер?

– О! Это самая благодатная для работы аудитория. Эти ребята все еще рвутся в бой, к тому же на них давит комплекс неполноценности.

– Какой?

– То, что они еще не гроссмейстеры!

– Опять вы шутите, профессор. Почему наши спортсмены не стремятся включать в свои команды спортивных психологов?

– Потому что мы всегда славились мастерством по совершению глупостей. Квалифицированный спортпсихолог в ближайшее время обязан стать незаменимым партнером всех известных отечественных спортсменов.

– Как же без них обходились Стейниц, Ласкер, Капабланка, Алехин и другие «классики» шахмат?

– Другое было время: мало гроссмейстеров, мало турниров… А может быть, они были психологически более устойчивы, чем мы теперешние?

– Вряд ли. Недаром Морфи, Стейниц и Пильсбери к концу жизни стали душевнобольными…

Г. закурил гаванскую сигару и задумался. Через несколько минут продолжил беседу.

– А как ты считаешь, почему Карпов и Каспаров так быстро закончили борьбу на высшем уровне? Почему в конце XX столетия они стали «пробиваемыми»?

– Достигли своего предела? – спросил я.

– Мне кажется, что они оба надломились в упорной борьбе друг с другом. Они напоминают мне великих рыцарей, которые нанесли друг другу столько глубоких ран, что продолжать дальше борьбу не только друг с другом, но и с другими рыцарями, им показалось бессмысленным. А ведь они были гроссмейстерами, как казалось, неисчерпаемого потенциала.