– И что вы за все это получаете?
– Немного денег – и у меня там собственное жилье. Вон они, мои окна. – Она показала на два громадных окна во втором этаже. – Почти все время делать мне ничего не надо. Я там просто сижу, иногда – целый день.
– И вам не одиноко?
– Есть телефон, телевизор.
Я покачал головой:
– Похоже, ну, это очень отличается от моей жизни. Очень отличается.
– Вы мне о ней должны рассказать.
– Да, должен. Быть может, – осмелился я, – быть может, как-нибудь в другой раз?
– Мне уже пора, – сказала она и поспешно перешла через дорогу.
Я двинулся за ней, и она отперла дверь йельским ключом, который выглядел до нелепости маленьким и хилым для такой задачи. К двери вели три ступеньки; я стоял на второй, а она – на третьей, отчего выглядела гораздо выше меня. Когда дверь открылась, я заметил за ней темный вестибюль. Мэделин на мгновенье скрылась – я слышал, как ее каблуки цокают по, судя по звуку, мраморному полу, – и тут зажегся свет.
– Господи боже мой… – сказал я.
Пока я заглядывал внутрь, даже не пытаясь скрыть изумления и трепета, она подняла конверт, который, должно быть, кто-то сунул в почтовую щель. Вскрыла его и прочла письмо.
– Это записка от Пирса, – сказала она. – Он в итоге все-таки пришел. Как глупо с его стороны.
Я стоял там как идиот и ничего не говорил.
– Ну, – сказала Мэделин, – дальше вам нельзя. – Она полуотвернулась. – Спокойной ночи.
– Послушайте. – Забывшись, я коснулся ее руки. Серые глаза вопросительно взглянули на меня. – Мне бы хотелось увидеть вас еще.
– У вас есть ручка?
У меня в кармане куртки лежал дешевый пластмассовый пастик. Она взяла его и на передней стороне конверта записала номер телефона под словом «Мэделин», которое там вывел ее друг. Конверт затем отдала мне:
– Вот. Можете мне позвонить. В любое время – днем или ночью. Как хочешь.
Сказав это, она мягко закрыла дверь у меня перед носом.
* * *
У Сэмсона было не очень людно – должно быть, публику погода отпугнула, – и перед нами встал выбор: сесть там, где едят, или там, где пьют.
– Проголодалась? – спросил я. – Или просто выпьешь?
– Как хочешь.
Я вздохнул.
– Ну, ты сегодня вечером ела?
– Нет.
– Значит, наверняка голодная.
– Да не очень. Ты разве не хочешь подсесть к своему другу?
Пианино стояло в той части, где пьют, но близко от открытой двери в ресторан, чтобы едоки тоже могли слушать музыку. Тони играл спиной к нам и пока не заметил, как мы пришли.