Поэтому, когда капитан, выводя меня на свет божий, вдруг упал и забился в судорогах, пуская пену изо рта, шокированы были все, кроме меня. Круциатос – это больно, черт возьми! Крыски, ваша смерть не была напрасной – техника нашла своего героя! Хорошо быть начитанным!
К слову, на меня никто и не подумал. Каких только версий не услышал – и эпилепсия, и сердечный приступ, и отравление. Ничего общего с действительностью.
А вот нечего было хлопать своей немытой лапой мне по шее – здоровее был бы!
Поднявшаяся суета вокруг Рогова дала мне возможность оценить новое место пребывания. Если не ошибаюсь – все-таки Петербург, но здание мне незнакомо. Что ж, здравствуй, столица!
Одиночка в Питере ничем не отличалась от одиночки в Москве. Что поделать – типовой проект. Всю ночь пытался настроиться на предстоящую встречу, но выходило плохо. Лишь под утро забылся тревожным сном с единственной здравой мыслью: «Будь что будет!»
А вот Милославский не зря считается хитромудрым. Все мои заготовки на разговор он поломал с ходу – на следующий день первым в камеру просочился Митька.
– Горыныч! Живой! Змеюка подколодная, как же я за тебя переживал!
– Митяй! Вымахал, отъелся! Да как тебя земля, такого медведя, носит? – С трудом выбираюсь из крепких объятий и оглядываю сильно выросшего брата.
– Навел ты шороху! Все училище месяц трясли! Как ты?
– Как видишь – лучшие апартаменты выделили! – рукой обвожу окружающую обстановку.
– Это временно, разберутся. Горка! Как же я рад, что тебя наконец нашли! – И снова бросается обниматься.
А уж как я-то рад, не передать…
– Слушай, ты ж худой такой, седой! Тяжко пришлось?
– Где седой?
Как «седой»? Откуда?
– Вот здесь. – Брат проводит по едва залеченному месту удара берцем.
– А, здесь… Это меня нашли так. Хорошо искали.
– Тихон Сергеевич! – В камере появилось новое действующее лицо. – За что его так? Почему он вообще в камере? Он что, натворил что-то?
– Разберемся, Дима! – И уже в сторону охраны: – Я его забираю!
Ну вот, пошла игра. Ставка – свобода.
В кабинете Милославского Митька опять бросился тормошить и расспрашивать меня, но Тихон Сергеевич вскоре пресек разговор:
– Убедился, что брат живой?
– Да.
– Тогда езжай домой. А мы тут будем утрясать формальности. Потом наговоритесь.
– Хорошо. Спасибо, Тихон Сергеевич! А маме можно сказать?